Тувинские сказки - страница 25

Подъехал он к юрте Дошкун-хана, а тот от страха в кожаный мешок забрался. Вытащил молодец злого хана за ноги и бросил в горы на съедение диким зверям. Добро и скот хана Тон Аралчын угнал к себе в аал.

Снова уснул Тон Аралчын богатырским сном. Спал он тридцать дней, тридцать ночей. Проснулся он однажды утром, смотрит — конь отощал совсем — не пьет, не ест ничего.

— Что с тобой, Хулук-Бора? — спрашивает он коня.

— Как ты можешь спать, когда твои друзья Сойбун и Буга-Кара в земле Шулбуса остались? — говорит ему конь человечьим голосом.

Подбежал Тон Аралчын к жене и спрашивает:

— Что делать, Тоолай-Чечен? Когда я был в земле Шулбуса, он моих друзей убил. Как их оживить?

— Поезжай в землю Шулбуса. Вот тебе мой белый платок — с ним ты разыщешь их кости. Вот тебе мой красный платок — им ты оживишь их.

Быстро, как ветер, помчался он в землю Шулбуса по верхушкам ветвистых деревьев, ниже облачного неба, выше гор высоких. Из-под копыт камни величиной с добрую овцу летели, мелкие камни в пыль превращались.

Приехал он, взмахнул белым платком — разыскал кости воинов. Провел красным платком — ожили они и набросились на Тон Аралчына в прежнем пылу битвы. Долго бились они, пока не узнали Тон Аралчына. Поскакали богатыри домой. Сойбун ехал впереди, а Буга-Кара — позади.

Услышал народ счастливую весть, стал готовиться к встрече. Долго праздновал Тон Аралчын свою победу. Долго и счастливо жил он с женой Тоолай-Чечен. Добра у него стало выше плеча, скота выше головы.

Жил-был старик со старухой. Однажды пошел старик в лес за дровами. Облюбовал он себе высокое дерево и только взмахнул топором, из дупла выскочила золотая птичка:

— Не руби, старик, мое дерево, — заговорила птичка человечьим голосом.

Удивился старик, чуть топор на землю не выронил.

Хотел было уважить птичку, да упрямство помешало, и стал он рубить дерево. Взмолилась птичка пуще прежнего и пообещала выполнить все, что только он захочет.

Согласился старик и говорит:

— Окружи тогда мою юрту дровами.

— Ладно, старик, будут тебе дрова.

Пошел старик в юрту.

— Почему ты вернулся без дров, лентяй? — стала упрекать его старуха.

Рассказал старик про золотую птичку.

На другой день старик со старухой увидели, что вокруг старой юрты все завалено дровами. Удивился старик, попил чаю, заткнул топор за пояс и снова отправился в лес.

Подошел старик к высокому дереву и ударил топором. Выскочила из дупла золотая птичка и спрашивает:

— Чего тебе нужно, старик?

— Поставь мне белую юрту, — сказал старик.

— Ладно, старик, будет тебе белая юрта, — ответила птичка и спряталась в дупло. Вернулся старик домой.

На другой день проснулись старик со старухой в большой белой юрте, вокруг было много одежды и всякой еды.

Вдоволь наелся старик всяких лакомств и снова отправился в лес. Стукнул он по высокому дереву, выскочила оттуда золотая птичка и спрашивает:

— Чего тебе нужно, старик?

— Хочу, чтобы у меня белый скот был, — сказал старик.

— Ладно, старик, будет тебе белый скот, — ответила золотая птичка и спряталась в дупло. Вернулся старик в юрту.

На другой день проснулись старик со старухой и увидели вокруг юрты огромное стадо белого скота. Стали старик со старухой считать. Весь день скот считали, а сосчитать не могли.

Спрашивает старик у старухи:

— Чего бы нам еще выпросить у золотой птички?

— Не жадничай, старик, — ответила старуха. — Всего у нас теперь вдоволь, хватит на нашу жизнь.

— Эх ты, старая! От счастья своего отказываешься. Хочу быть ханом, чтобы слугам приказывать, а ты должна быть ханшей.

— Опомнись, старик, выбрось эти глупости из головы, — говорит ему жена.

Не послушал ее старик и поспешил в лес. Стукнул топором по высокому дереву — нет птички. Ударил он посильнее, но и на этот раз не показалась золотая птичка. В третий раз изо всех сил ударил старик по дереву, чуть не срубил совсем и стал кликать птичку. Но все было напрасно. Рассердился старик, повалил дерево, обшарил все дупло, но птички там больше не было.

Вернулся старик в юрту и рассказал жене, как было дело. Долго ругала старуха жадного старика.

Наступило утро. Проснулись старики, глядь, — а у них прежняя дырявая черная юрта.