Твое нежное слово - страница 50

Желание охватило его, жаркое, сильное, неодолимое.

– Все в порядке? – спросил Саймон и неуклюже опрокинул стакан, резко поднявшись из-за стола.

«Возьми себя в руки», – молча скомандовал он себе, разыскивая носовой платок, пока бренди растекалось по чертежам. Не найдя платка, Саймон собрал бумаги и встряхнул, забрызгав бренди весь стол.

«Господи, да что со мной?»

– Вам понравилась ваша комната? – неловко добавил он, не выпуская из рук мокрые чертежи.

Камелия неуверенно смотрела на Саймона, задаваясь вопросом о причине его явного замешательства.

– Да, комната замечательная, спасибо.

Она заметила, что Саймон все в той же помятой рубашке и темных брюках, но снял сюртук и галстук и распахнул воротник, чуть открывавший мускулистую грудь. С взъерошенными золотисто-рыжими волосами и тенью на небритых щеках он выглядел еще более растрепанным, чем обычно. Своей высокой фигурой, широкими плечами и проницательным взглядом необыкновенно ярких голубых глаз он снова напомнил Камелии шотландского воина. «Это смешно, – подумала она. – Саймон Кент тихий, книжный ученый, который всю жизнь проводит, запершись в лаборатории, изобретая новый способ стирки одежды, мытья полов и превращения пара в мощную силу. Едва ли он из тех мужчин, кто бесстрашно бросается в битву, размахивая тяжелым палашом. Вместо этого он бросил бы во врагов несколько детских хлопушек, надеясь, что огонь и шум отпугнут противника».

– Вы голодны? – Стол был безнадежно забрызган, и Саймон начал расстилать мокрые листы на полу, чтобы просушить. – Если хотите, мы можем спуститься в кухню и поискать что-нибудь поесть.

– Нет, спасибо. Юнис и Дорин любезно принесли мне поднос с едой и сказали, что отнесут такой же Заребу. Они очень внимательные и заботливые. Зареб не привык, что к нему вне стен нашего дома относятся с такой любезностью, особенно здесь, в Лондоне.

– Хорошо это или плохо, но Юнис, Оливер и Дорин всегда относятся ко всем одинаково. На них титулы, богатство и даже цвет кожи впечатления не производят. Для них главное то, что стоит за этим.

– Зареб такой же, – сказала Камелия, садясь на стул напротив письменного стола. – Думаю, он рад, что наконец встретил здесь людей, которые разделяют его взгляды на мир. Боюсь, он считал всех британцев высокомерными и глупыми.

– Мы на самом деле шотландцы, – улыбнулся Саймон. – Но я не хотел бы осуждать всех британцев. Возможно, Заребу не встретились настоящие люди.

– Может быть.

Камелия поджала под себя ноги. Она была не в состоянии заснуть в мягкой постели, которую приготовили ей Дорин и Юнис. Несмотря на решимость быть сильной, вид разгромленного дома отца глубоко задел ее. Хуже всего, что, для того чтобы приколоть к подушке злобную записку, воспользовались его кинжалом. «Я не верю в проклятия», – твердо напомнила себе Камелия.

Но настойчивое требование Зареба покинуть дом встревожило ее.

– Как вы познакомились с Оливером, Юнис и Дорин? – спросила она, плотнее чзкутав плечи в одеяло.

– Моя мать взяла их в дом после того, как их выпустили из тюрьмы, – объяснил Саймон. – Но они никогда не были ее слугами. Она изо всех сил заботилась о детях, которых спасала из тюрьмы. Юнис, Оливер и Дорин помогали ей и стали частью семьи. Так с тех пор и осталось.

– Сколько детей приютила леди Редмонд?

– Всего нас шестеро. – Саймон со сдержанным видом снова сел за стол. – Полагаю, вы уже слышали, как я стал членом семейства Кентов, учитывая, как внимательно вы изучали мою жизнь.

– Мой интерес касался исключительно ваших достижений как ученого и изобретателя, – ответила Камелия. – Я слышала о том, что вы росли под опекой лорда и леди Редмонд, но не обратила на это никакого внимания. Для меня имело значение только то, что вы блестящий ученый, который сумеет помочь мне откачать воду с моего участка.

Саймон долго смотрел на нее. Камелия ответила ему спокойным взглядом.

Она говорит правду, понял он, поражаясь этому удивительному факту.

Сколько себя помнил, Саймон стыдился своего прошлого. Но это чувство не было таким сильным, как у его брата Джека. Джек был вынужден выживать на улицах Инверари почти до пятнадцати лет. Долгие годы тяжелой и жестокой жизни сформировали вокруг Джека стену, сквозь которую наконец сумела пробиться нежная любовь его жены Эмилии. И пока Женевьева не нашла скорчившегося на полу тюремной камеры девятилетнего Саймона, ему тоже приходилось выживать самому. Он совершенно не помнил настоящего отца, а воспоминания о матери были смутными и расплывчатыми. Годами он вызывал в памяти образ красивой женщины с черными волосами и большими серыми глазами, которая по ночам прижимала его к себе и гладила по щеке.