Твои герои, Ленинград - страница 8

Возвращаясь после штурмовки, Коноплёв отстал от своей группы. Капризничал маслопровод. Коноплёв решил не перегревать мотора и убавил газ. Думал, дотянет до аэродрома, Но вскоре он убедился, что это невозможно. Надо было сесть и исправить машину. Коноплёв искал подходящую площадку. Самолёт летел над районом, оккупированным немцами. Ничего не поделаешь. Надо приземлиться хоть на несколько минут…

Совершенно неожиданно из-за облачков выскочил «Хеншель» и дал по ИЛу очередь. Коноплёв не мог принять боя, маневрировать. Надо было спуститься ниже, прямо на лес, на верхушки деревьев, и попытаться уйти. Коноплёв так и сделал. Но «Хеншель» не терял его из виду. А тут, за лесом, открылось прекрасное, ровное поле. «Была ни была!»— Коноплёв сел. Хотел, было, выйти из самолета, чтобы осмотреть, что случилось с маслопроводом. Но… Над головой низко пронёсся «Хеншель» — и тоже сел.

Немцы, видимо, подумали, что советский лётчик тяжело ранен и не может ни двигаться, ни летать — и решили взять его живым, Их было двое. Они выскочили из своей машины и побежали к ИЛу.

Коноплёв вынул пистолет. Надо бить наверняка. Значит, надо подпустить поближе. Первый немец был уже шагах в тридцати, второй значительно дальше. Выстрелить в первого — значит предупредить второго, а попасть во второго сразу — трудно. До него ещё далеко.

Коноплёв старался не выдать себя ни малейшим движением. Теперь он следил только за вторым немцем. «Первый кончен, — подумал он, — о нём нечего беспокоиться». Но в этот момент первый уже вылез из-под крыла ИЛа и постучал деревянной рукояткой своего «вальтера» о кабину.

— Сдавайсь? — крикнул он вопросительно. Второй немец был шагах в тридцати.

Дело верное. Коноплёв вскочил на ноги и застрелил первого в упор, второго — в двадцати пяти шагах. Оба выстрела прозвучали чуть ли не одновременно. Коноплёв соскочил на землю и упал. Оказывается — был ранен в ногу… Раньше он почему-то не чувствовал боли. Нервы были напряжены, все чувства заняты другим… Упал он рядом с немцем, лежавшим под крылом самолёта, и сразу заметил, что фашист жив и тянется рукой к «вальтеру», валявшемуся рядом. Коноплев опередил немца. Выстрелил ему в голову… Тяжело хромая, подошёл он ко второму немцу. Тот был убит наповал.

Оставалось починить маслопровод. Дело оказалось пустяковым. Заняло оно несколько минут. Труднее было после починки дойти, доползти до «Хеншеля» и, собрав соломы и хвороста, поджечь его. Нога начала ныть. Возвращался Коноплёв к своему ИЛу, уже совсем выбиваясь из сил. Но как только сел в кабину, дал газ, развернул машину на взлёт и взлетел — странное дело — нога опять перестала болеть.

Прилетел он на аэродром через час после того, как приземлилась группа, с которой он действовал. Все были удивлены его трофеями: два «вальтера» и документы немецких лётчиков.

Сбить в одном бою один, два вражеских, самолёта, ну, три, разбомбить вражеский аэродром — всё понятно. Но захватить лётчику личное оружие у врага… Этого ещё не случалось…

После перевязки Коноплёв написал письмо жене. И опять приписал: «Оба Ильюши здоровы!».

Каждый из нас когда-нибудь придёт к родному дому. И каждый, вступив на порог своего дома, пусть вспомнит о танкисте Фокине.

Тихий, обшитый тёсом, дом с резными ставнями на окнах. Два куста черёмухи, огород за низким плетеным забором…

Здесь родился, здесь жил и рос танкист Павел Фокин.

Дом стоит в нескольких километрах от нашего переднего края, но остались ли там жена, мать, — Фокин не знал.

Деревня П. с осени прошлого года была занята немцами. Долгое время Фокин воевал на другом участке фронта. Потом танковая бригада, в которой служил Фокин, перешла сюда. До родной деревни, до родного дома оставалось несколько километров. Но десятки препятствий поставила война на этом коротком расстоянии. Не пройдёшь, не проедешь эти несколько километров.

Фокин мог притти домой только боем.

И час боя настал.

Танк Павла Фокина рвал проволочные заграждения как паутину, бесстрашно подставлял он свою броню под пули немецких автоматов, огнём и железом плевал в морду фашистам, в амбразуры их дзотов, блиндажи и землянки, давил своей тяжестью…