Творчество Лесной Мавки - страница 25
с башен падая крутых, колокола.
«-Брат, держись. Звонарь подаст нам руку.
- Врешь, вчера убили звонаря.»
И глядеть боялась на ту муку
в волчьей боли тусклая заря.
3
Горевала лебедушка-колокол
на вершине казненной звонницы:
мне бы падать хоть в землю вольную,
на пречистом лугу упокоиться!
Горевала лебедушка-колокол:
мне упасть, умереть не страшно.
Лишь одно до озноба горестно —
что бетон и асфальт под башней.
Мне бы в травы упасть высокие,
мне б в седую полынь с крапивою,
чтоб омыли земными соками
тело медное, в кровь разбитое.
Оторвут от небесной просини,
как от корня траву живучую.
Горьки травы в изломе осени.
Мне бы в землю слезой горючею.
Мне бы в травы звездй падучею.
4
По полям бежит,
аки вражья рать,
злой дурман-трава,
лихоцвет-трава,
черный смех-трава —
сколько хватит глаз,
до самОй межи.
Нива русская
в забытьи лежит,
ни овса ни ржи
не видать.
Там, где колокол-богатырь упал,
звоном изошел,
раскололся оземь —
там и землю ворог лихой стоптал,
лес стоит что крик,
и поля что слезы.
Русь безбожная,
Русь беззвездная,
покаяние
прими позднее,
Русь, детей своих
смилуйся, прости,
зарю новую возвести.
выйдет сеятель
да с зерном в горсти.
Рать колючая
сгинет ровно сон,
встанет рожь могучая
ниве на поклон.
Сполыхнет лазоревый звон…
V. Русь воскресшая
1
На Руси колокола воскресли,
озаряют Божью землю новой песней.
И восходит истинное Слово,
позднею звездой в венце терновом.
Благовесты-изгнанники
в отчий край воротились.
Все, чьи судьбы изранены,
шепчут: Божия милость…
2
Божий вестник, что сзывает люд
на молитву, иль на брань, на вече,
развяжи от многолетних пут
тягость жизни — сердце человечье.
Медный ангел говорит с людьми,
кличет, бьется, напрягая жилы.
Боль уйми и грех с души сними,
колокольный зов тысячекрылый.
Вновь толпа на площади, как встарь.
В маленьком окне высокой башни
как в пожаре, мечется звонарь,
лик его преображен и страшен.
Всякого коснется вещий зов
и затеплит души — Божьи свечи,
и развяжет чистою слезой
тягость жизни — сердце человечье.
3
Колокола
Русь отмолили —
из бездны вывели,
у тьмы похитили,
слезами-серебром омыли.
Покаянные да печальные,
как небесных ласточек крики,
отмолили звоны, отзвучали
таинством в Служении великом.
Ныне звоны на заре встают — венчальные,
с Божьим голосом и Божьим ликом.
Баллада о двух кораблях
У берега дрожали два челна,
казались птицами, готовыми к полету.
Лесной реки таинственную зелень
заря преображала в смоль и кровь.
И был один корабль белее снега,
белей берез на солнечной поляне,
светлей улыбки ласковой любви.
Но сплошь в узорах огневых и алых.
То гроздьями целительной калины
и вышивкой на русском рушнике
они казались,
то бедой грозили.
Как лебедь раненый, тужил корабль.
и был второй корабль чернее ночи,
черней пожарища, чернее шали вдовьей,
чернее горя.
Подойдя поближе,
я разглядела, что второй корабль
узорами расписан золотыми.
Но так они на черноте смотрелись
надменно, жутко и почти злорадно,
как золото, добытое неправдой,
как золото, принесшее беду…
В урочный час ты ждал на берегу,
Храмостроитель строгий и усталый.
Ударил колокол протяжно, грозно.
И ты сказал: взгляни на два челна.
Один из них — судьба святой Руси,
который — выбрать мы должны с тобою.
Но поспеши: сейчас враги ворвутся.
Ты видишь, отблеск факелов багровых
уже плывет по медленной воде.
Ты слышишь, бьется колокол, как сердце,
которое готово разорваться.
И мы ушли вдвоем на корабле.
И мы ушли, оставив на погибель
трудом и светом созданное царство,
все храмы, и цветы лесных полян.
Еще корабль не скрылся за излукой —
мы видели, как ворвались враги.
Мы видели, как по заветным травам,
что бережно, с любовью я сбирала,
промчались злые, тягостные кони.
Мы видели, как в Храме пировали
бесстыжею и подлою гурьбою,
как поглумились над твоей работой.
А вещий колокол умолк и треснул
и покатился с колокольни вниз,
как голова казненного на плахе.
Цветы и сосны исходили криком…
И мы ушли вдвоем на корабле.
Нам выбирать пришлось судьбу России.
Мы выбрали кроваво-белый челн —
пречистый свет, и кровь, и Воскресение.
А тьму и золото оставили врагам.