Творчество Лесной Мавки - страница 29
стылый ветер шепчет псалом.
Лебединую песню слушаю горько.
Лебедой прорастает — мое крыло.
Живокость
К тебе вернется сила прежняя,
поломанное заживет.
В горячий камень боль уйдет,
в лесную нежиль.
Светом боль заговорить —
Божье чудо.
Ночь разломы забери.
У Иуды пусть болит,
у Иуды.
А к тебе вернется сила — в час зари.
И жизнь, что брошена с небес
в слякоть базарную,
как переломленный хребет,
срастить бы заново…
Девясил
Выжить рвусь — из последних жил!
Да не девять — тридевять сил —
боли лютые усмирить,
гибель в жилушки не пустить.
Есть на дальних лугах былинка,
безымянной жизни кровинка —
докажи, девяти сил трава,
что не гибель, а жизнь права!
Мне б не девять — тридевять сил…
Калина
Все заповеди покорны любви.
Алые капли наземь падут.
Искры пожаров?
Жгучая кровь?..
Ягод каленых горсть.
Шепот калины в песню вплету.
Помнишь — когда-то — в древнем скиту —
вздрогнув, впервые встречаю
странника пристальный взгляд…
Милый! Не ты ли так ласково звал.
В темень ушла — обещала: вернусь…
В плаче калины — болящая Русь…
Мелисса
Мы успели израниться
о свое одиночество —
лишь тоска-лихоманница
в сердце зверем ворочалась.
Зачерпну полной горстью
родниковую стынь —
яко иней на солнце,
боль горючая, сгинь.
Рвется к небу мелисса,
как святая молитва —
от тоски лихорадной,
от бессонницы жадной,
от обиды жестокой
освободит, сбережет…
Крапива глухая
Ненависть — алый цвет,
Жгучий, болезный след —
всю на себя возьму.
Прощение — ясный свет —
вам за то подарю.
Отчаянье — черный цвет —
всю тягость себе возьму.
Пусть лучше вся боль — мне,
весь гнев человечий — мне.
Пусть будет родным светло:
одной мне гореть в огне.
Да будьте пред всеми правы,
но не судите ближнего.
Тоска глухой крапивы
в стихах моих горьких выжжется.
Ненависть — алый цвет,
жгучий, болезный след —
всю на себя возьму,
отчаянье — черный цвет —
всю тягость себе возьму.
Прощение — ясный свет —
вам за то подарю.
Песнь моя — Травник
Травы Божии воскресли
в сокровенной моей песне.
Да упрямятся слова —
чем душа моя жива? —
слишком горько… Никнут травы,
в гневе темная дубрава:
Божий свет не донесла,
расплескала, разлила!
В чашу, что зовут судьбою,
примешала жгучей боли.
Белым выплакалась зорям —
рассказала свою долю.
Двое ранены судьбою,
но Любовь спасла обоих.
Божий свет не донесла —
пусть хоть наземь пролила,
встанут белые цветы,
и воскреснут все мечты…
Прости, знахарская, живая трава,
что горечь в словах.
Надежда — жива.
Терновник
Каин и Авель
в землю легли оба —
ласковый ангел
и тот, чье клеймо — злоба.
Младшего принял райский рассвет.
Старший скитался тысячи лет.
Видишь — терновник над яром горит.
Дикий терновник сберут поутру
Каин и Авель.
Ласково шепчут цветы на ветру —
выткал их ангел.
Колкие ветви — страданья венец,
плач нераскаян.
Им завещал — ждал прощенья небес —
боль свою Каин.
Видишь — терновник над яром горит,
как восстающий из пламени скит…
Ромашка
Посули, ромашка, мне счастье долгое,
или сразу расскажи долю горькую.
Я вчера еще была — долгожданная,
а сегодня — прочь иди, нежеланная,
птицей отпустил меня на все стороны:
голубица, уходи в стаю воронов.
Посули, ромашка, мне счастье долгое,
или сразу расскажи долю горькую.
Облетают лепестки, слезы белые…
На его крыльце вновь стою несмелая.
Я вчера еще была — нежеланная,
а сегодня уж опять — долгожданная.
Забавляется моими черными косами
да смеется: думал, милая бросила.
Ох и трудный его нрав, переменчивый.
Жаль ромашки убивать — судьбы девичьи.
Черемуха
Не зажигайте, люди, ваши свечи,
когда черемуха в ночи цветет.
Она пречистым светом лечит,
в святом огне все наши боли жжет.
Черемуха — о, царственная милость —
к притихшим нашим окнам подошла.
Она шутя метелью притворилась
и пахнет юностью, белым-бела.
Не зажигайте, люди, ваши свечи
и хрупких шелковых не трогайте ветвей.
Как строгий терем, от любви светлее Вечность.
И от черемухи — еще светлей.
Омела
Не хочу быть дикой омелой,
быть уродом в людской судьбе.
На земле я жить не сумела,
лишь смогла коснуться небес.
Протянула руку — и небо
на ладонь мою, как птица, присело.
Но для вас это — смех и небыль.
Не хочу быть дикой омелой.
Лучше сгинуть метелью белой.
Голубика
Не давалась в руки голубика,
так манила за собою по тропинке дикой —
нитью тонкою, неразорванной