Твой час настал! - страница 5
До переправы дошли, не садясь на коней. Перевозчик погрузил их на перевоз с конями и перебавил через Оку на Тульскую дорогу. Сошли с перевоза, сели на коней, Шаховской подозвал перевозчика. Подал ему злотый и громко, чтобы и собравшиеся у перевоза слышали:
— Знаешь ли, старче, кто мы?
— Не ведаю.
— Потому тебе и злотый даден, что ныне ты перевез царя всея Руси Дмитрия Ивановича!
Шаховской указал глазами на Богданку.
— Вот он наш государь, Дмитрий Иванович! Его хотели убить в Москве, да Бог его сохранил. Он вернется с большим войском и всех, кто ему служил наградит по царски.
Шаховской гикнул и пустил коня вскачь. За ним едва поспели Молчанов и Богданка. Молчанов оглянулся. Люди у перевоза поснимали шапки.
— Не накличь, князь, за нами погоню, — молвил он.
— Погоня еще когда соберется, а слова мои обгонят самых быстрых коней и от Шуйского сон прогонят...
На Тулу не пошли, свернули к Одоеву, пройдя между Тулой и Калугой обходными дорогами. Известия о московских делах опередило их в Болхове. Возле соборной церкви приводили к присяге царю Василию Шуйскому и читали грамоту о Гришке Отрепьеве. Читали в полной тишине. Слушали дьяка мрачно. Шаховской вглядывался в лица горожан, угадывал, что не верили грамоте.
С Болхова пошли на Кромы в обход Орла. Ночевали в лесу. Села и погосты обходили стороной. Шаховской побаивался, не нарядил бы Шуйский за ними погоню. Дороги подсыхали. На ночевках гремели на разные голоса птицы.
Вечером у костра Молчанов спросил:
— Скажи, князь, а не есть ли царь Дмитрий и вправду Гришка Отрепьев?
— Когда он прилюдно сперся с Шуйским, то признал себя Гришкой Отрепьевым, дьяконом при патриархе. А как ему было назваться, когда его Годунов по всей земле искал, чтобы беззвучно утопить?
Молчанов не унялся:
— А ежели и вправду царь Дмитрий стрелецкий сын, а вовсе не сын царя Ивана Васильевича?
Шаховской лениво потянулся, подставляя бок под прогрев костра, лениво же и ответил:
— Ну а ежели и стрелецкого сотника сын? Чем он ниже Годунова? И тот и этот — оба не царского рода. Бориса насильством в цари крикнули, а Дмитрия открытой душой встретили. На то воля людская без всякого насильства. Сложится людское мнение и Богадку царем крикнут. Царь от Бога из века, а как начнут избирать царей, так жди на троне не царя, а псаря. Последним царем у нас был Иван Васильевич, хоть и грозен и жесток, а царь! Ныне каждый себе царя поудобнее ищет. Шуйский и меня и тебя истребит, стало быть, искать нам с тобой царя, который нас миловал бы!
— Мы вот идем... А куда?
— Куда ты идешь, Михайла, мне не ведомо. Богданка бежит к своим жидам поближе, а я иду в Путивль на воеводство. На то у меня грамота царская.
— Царя Дмитрия грамота?
Шаховской усмехнулся.
— Царя Шуйского грамота. С печатью. Подпись пусть будет и неразборчива...
— Шуйскому служить?
— Я ему послужу! Послужу я ему!
Столь яростная прозвучала угроза в его словах, что Молчанов даже поежился. Уже спокойно и деловито, Шаховской продолжал:
— И тебе, Михайло, то ж послужить бы... Потому я и взял тебя. Я до Путивля, а тебе дорога дальняя.
— Мне нет дороги. Куда ты, туда и я.
— Идти тебе Михайла в Польшу. Добраться до Самбора, искать там супругу Юрия Мнишка. Ей поведать, что Дмитрий спасся и скрывается до поры от Шуйского, собирает силу на своего недруга. На том и стоять.
— Спросят же, где Дмитрий?
— А тебе откуда знать? Прячутся не для того, чтобы всем была известна, где захоронка.
— Откуда же возьмется Дмитрий?
— А откуда наш царь Дмитрий взялся? Скажу тебе: от людского мнения. Будет мнение, вот и явится.
Шаховской посмеивался над удивлением Михайлы.
— Диво тебе, Михайло сие слушать. Жить хочешь, так слушай! А вот возьмем да Богданку царем объявим. Хочешь Богданка, царем на Москве сесть?
Что надо мной насмехаться? Я — крещеный!
— Вот и ладно, что крещеный, нет нужды жидовскую веру менять.
Богданка отмахнулся от насмешки.
— Мне куда-либо на хлеба устроиться.
— Ты устроишься! Не тоскуй.
Шуйский спешил прояснить отношения с поляками, дабы замешательство с ними не помешало венчанию на царство.Спешить-то спешил, да не знал как с ними обойтись. Среди поляков не только искатели приключений, а и высшая польская знать. С ними и королевские послы Гонсевский и Олесницкий. В горячах, когда не было иного на уме, как бы поскорее покончить с царем Дмитрием, нападение на поляков помогло свершить убийство Расстриги, а теперь пришла пора собирать разбитые горшки.