Твой единственный брат - страница 16

стр.

— А я думал, ты забудешь по пьяни, не придешь, — сказал он, присаживаясь на край ящика, как это делала Галя.

Вениамин промолчал.

Что-то отцу-командиру не понравилось, он встал, огляделся, жестом попросил подняться и Вениамина. Передвинул ящик к углу штабеля, сел с края, заглянул за штабель, остался доволен и пригласил Вениамина сесть. Долго молчал, и Вениамин уже стал раздражаться.

— Что же я Лене Сергеевне скажу? — наконец сказал Рулин.

Эти слова вышибли Вениамина из седла. За всеми событиями он и думать забыл о теще, о жене. Не до них было. Да и много чего было за неделю путешествия, до того ли? Тем более, что теперь в его жизнь вступило такое, о чем вообще лучше помалкивать. Раньше жизнь была относительно красивая и спокойная, с неясным, но безоблачным будущим. А теперь?.. Что ж, теперь появлялись кое-какие выгоды, а покой? Хе, покой нам только снится. И с какой иронией не относись… 

— Знаешь, что мне нравится больше всего в вас, нынешних молодых? — Отец-командир задумчиво уставился в мрачные чукотские сопки. Или только делал вид, что всматривается. — Вы рано начинаете отбрасывать все лишнее и четко мыслите. Акселераты, одним словом. Вот мой Генка…  В шестом классе я попытался его вразумить, что такое женщина. А он мне сразу все так четко выложил, что я чуть на задницу не опрокинулся. Поэтому я удивился, когда ты по теплоходу стал носиться, как телок. Теперь понимаю — все для тебя было внове. А когда новое, тогда и сам вроде чище становишься. Хотя бы в своих глазах. Но не надо забывать: новое — оно только тебе новое, а другие среди этого давно живут и хотят иметь от этого все, что можно, чтобы еще лучше жить. Ты вот берешь от своих родных все, что они дают, и считаешь, что так положено, — мол, это тебе подарки. А на все «это» деньги нужны, чтобы твое «хочу» осталось сытым. Галка-то твоя тоже подарки ждет от тебя, не забывай, да и тещу, думаю, вниманием не обойдешь. Кстати, а про эту корабельную…  пора забывать, порезвился — и достаточно. Так что не стоит говорить о мелочах. Ты оглянись: жизнь сейчас такая…  — Рулин уже говорил полушепотом, быстро и горячо. — Не успеешь ты — возьмет другой. Еще раз не успеешь — отстанешь, а там и не догнать. Ты делай свою работу, руководи, если назначили, не бойся затратить энергию. Но если есть возможность — используй. Я вот одного знаю. Уже отделом руководил, а все по вечерам ходил полы мыть в другую организацию, для дома старался. И жену такую нашел. А сейчас пошел выше, хотя никакого призвания не имеет, просто много энергии в нем, всех растолкал. Вот каким надо быть. А от недовольных — избавляться, тогда и остальные притихнут. Понял?

Вениамин хотел что-то возразить, как иногда делал в разговорах с отцом, но не мог, не находил слов. Было в этом откровении отца-командира много жесткого, установочного.

Рулин поднялся. Встал и Вениамин и неожиданно для себя оказался одного роста с отцом-командиром. Тот сузил глаза, почти спрятал под толстыми веками:

— И вот еще что. Я многим обязан Ивану Филипповичу. А повздорили мы из-за того, что он хотел, в этот рейс взять слишком много. Но сейчас этого не нужно делать, горячо. Те зарвались, скорость превысили — и сгорели. Лучше бы вовсе поутихнуть, мало ли чего. Но Ивана зависть гложет, не любит делиться, а вынужден, у него казна. Я к тому тебе говорю, что он и тебя хотел сразу туго привязать. Но я думаю, тебе на первый раз и просто знания достаточно. Ты умный парень…  Пойдем досыпать, часа через три будем на месте.


Но уснуть Вениамин уже не мог. Страха не было, ведь Рулин сказал, что он ни в чем не замешан. А то, что ребятам сказал неправду, так это останется только при нем. Было что-то другое, что не давало уснуть. Наверное, то самое «знание», которое ему вручили компаньоны в полной уверенности, что оно останется только при нем.

Слева приблизился берег. Серые потеки снега со льдом в складках-морщинах между сопок старили Чукотку и были похожи…  На что? Какие-то обыденные они были, вечные и что-то обнажающие. И смотреть на них жутковато. Словно и с тебя сползает что-то, и обнажаешься, и сам себя боишься.