Твоя Антарктида - страница 24
Но она не заплакала. Да и как можно распускать себя при больной маме? К тому же мама сказала ей, кивнув головой на окно:
– Смотри, какие горы сегодня… Будто лиловые… И птицы летают. Посмотри…
Ну что ж, раз мама просит…
Маринка слезла с краешка койки и подошла к окну. Ничего особенного. Бурые голые сопки, холодные и неопрятные, закрывали почти полнеба, и на их фоне промелькнули две чайки – единственный светлый проблеск. Промелькнули и скрылись.
И пока она стояла у окна, упираясь подбородком в твердый подоконник, за спиной ее слышались голоса.
– Это непостижимо, – говорила мама. – Ерунда какая, простудилась. Думала, как с гуся вода все, что я закаленная.
– Замолчи! – отец резко отодвинулся от койки. – Это неправда. При теперешней науке… Пенициллин и…
В палату неслышно вошла сестра.
– На сегодня хватит, – сказала она. – Больная утомилась.
Отец сразу встал, халат под мышками треснул, и сзади смешно заболтались тесемки. Маринка поймала нижнюю тесемку рукой, дернула, и все трое – мама, отец и Маринка – негромко засмеялись. Не смеялась только сестра.
Маринка подбежала к койке:
– Мам, ты скоро поправишься?
– Теперь уже скоро. Ну, иди, иди.
Они шли с отцом по тихому коридору, потом по лестнице спускались вниз. Внизу отец снял и отдал гардеробщице оба халата, помог Маринке надеть пальто. Потом натянул свою шинель, молча застегнул на все медные пуговицы, взял дочку за руку и, рослый, негнущийся, вышел из больницы и повел Марину по улице.
Если раньше, когда они шли сюда, отец смотрел под ноги, то сейчас он смотрел прямо перед собой. Вдруг Маринка увидела контр-адмирала. Он вышел из-за угла, высокий и быстрый, с золотыми коваными погонами и огромной звездой на них. Отец шел прямо на него и смотрел вперед. Маринка дернула его за руку. Контрадмирал быстро посмотрел на них, козырнул и пошел дальше.
– Чего тебе? – спросил отец. – Иди спокойно.
– Да ты посмотри, кто пошел, посмотри… Он тебе честь отдал.
Отец обернулся.
– Видал?
Отец не ответил.
Темные, грязноватые облака тянулись по небу, с Чаячьей губы задувал сильный, пронизывающий ветер.
Они молча поднялись по лестнице к своей двери, и отец долго двигал и крутил в скважине ключ, прежде чем открыл дверь.
Потом они пили чай.
– А мама скоро вернется? – первая нарушила молчание Маринка.
– Скоро… Должна скоро… Должна, правда? – спросил отец, словно ища у дочери поддержки и подтверждения своим мыслям.
– Конечно, должна, – успокоила его Маринка.
– И ее поставят на ноги.
– Поставят.
– И она будет еще плавать в бассейне.
– Будет.
– И ходить с тобой на каток.
– На каток.
– А летом вы будете уезжать на юг и писать мне длинные-предлинные письма.
– Каждый день по письму.
– Идет!
Уехала на юг…
Прошел день, два, неделя. Однажды отец сказал Маринке, что их позвал в гости его старый товарищ по училищу. Отец захватил кое-какие ее вещички, они сели в легковую машину и целый час, наверно, ехали между сопками по крутой, извилистой дороге. Машина подпрыгивала на камнях, проваливалась в колдобины, кренилась то вправо, то влево. Наконец они добрались до крошечного, из пяти домиков, поселка в сопках, неподалеку от моря. Поодаль стояло штук десять, а может, и все двадцать металлических мачт с проводами, оттянутыми к земле.
Товарищ отца оказался широченным дядей в морском кителе с погонами. Он подарил Маринке маленькие часики со стрелками. Сбоку находилось колесико; стоило его покрутить, как внутри часиков что-то трещало и по циферблату двигались стрелки. Дядя тут же надел на Маринкину руку часы и застегнул пряжку.
Они поели и разрешили Маринке одной выпить целую банку консервированного компота. Потом втроем вышли во двор.
Вокруг темнели большие, покрытые ржавыми пятнами осеннего мха камни, тоненько журчал ручей, а где-то не очень далеко, за громадной гранитной глыбой, прикрывавшей домики, грохотало Баренцево море…
– Здесь интересно, правда? – спросил отец.
Маринка не знала, что ответить.
В это время в дверях ближайшего домика появился матрос.
– Товарищ капитан-лейтенант, – сказал он, – вас вызывает Матросск.
Отец с широченным дядей переглянулись. Отец вошел в домик, очевидно к телефону, и скоро вернулся.