Твоя Антарктида - страница 25

– Контр-адмирал срочно требует, – сказал он устало. – Придется тебе дня два-три здесь побыть, дочка. А я скоро вернусь.

Маринка угрюмо смотрела на него.

– Хорошо?

Ну что тут можно ответить отцу, если его вызывает сам контр-адмирал? Опять, наверно какой-нибудь приказ, который необходимо выполнять. На то уж морская служба…

– Хорошо, – сказала Маринка.

Ровно через три дня отец приехал за ней на той же машине. Он увидел у ручья Маринку с пароходиком в руке – его вырезал ей один матрос. Губы отца улыбнулись, но лицо было какое-то все черное, исхудавшее, и в глазах застыла горькая и резкая печаль.

Отец опустился перед ней на корточки, похлопал по спине, и у Маринки от радости, что наконец он приехал, неожиданно покатились по круглым щекам слезы.

– Что ты плачешь? – спросил отец удивленно.

– Ничего… А мама уже дома?

– Мама… – Он посмотрел в сторону грохочущего Баренцева моря. – Мама уехала лечиться, на юг уехала. И вернется весной здоровая… з-здо-ро-ровая, – здесь отец чуть заикнулся, – и веселая.

– Ой, как долго!.. Только весной!

Маринка подумала, что надо будет переждать длиннющую темную зиму, снега, вьюги, холода, прежде чем придет в этот край весна, и станут таять сугробы, и побегут ручьи…

По той же дороге они вернулись в Матросск, и для Маринки началась одинокая и скучная жизнь, полная раздумий и ожиданий весны.

Женька бегал за ней по пятам, веселил ее, выдумывал разные игры. Тетя Маша по-прежнему готовила еду и, если отца не было дома, укладывала Маринку спать. Женькин отец и муж тети Маши, дядя Петя, играл с ней в детский китайский бильярд и обещал сводить на свой корабль.

Как-то Маринка гуляла с Женькой возле дома. Рядом остановились две пожилые женщины с продуктовыми сумками.

– Ох и жизнь! – сказала одна. – Ну еще понятно, когда старый человек умирает, а вот в ту субботу одну хоронили. До чего же молоденькая! Только бы жить да жить.

Вечером Маринка спросила у отца:

– А почему молоденькие умирают?

Отец тревожно посмотрел на нее.

– Тетеньки две говорили.

– Это верно, – прервал ее отец, опуская голову, – бывает и так.

– А мама у нас тоже молодая, ведь правда? – вдруг спросила Маринка, присаживаясь на пол.

– Молодая, – проговорил отец, – молодая… – И совсем неожиданно плечи его с золотыми погонами дрогнули. Он тут же отвернулся, странно дернул головой, будто отгонял надоедливую муху, и повернулся к Маринке.

– Папа, ты что? – вскрикнула она.

– Товарища вспомнил, – сказал он тихо, – погиб на войне. Лодка его не вернулась в базу.

– Жаль, – сказала Маринка. – Хочешь, я заплачу?

– Зачем же… не нужно…

Маринка помолчала, а потом спросила:

– Скажи, это очень жалко, когда лодка не возвращается в базу?

– Очень, – сказал отец.

Отец ходил по комнате и останавливался то у этажерки с книгами, то у маминого столика с флакончиками и коробочками, то подолгу смотрел в черное окно. Маринку он словно не замечал, и ей это нравилось. Если б дома была мама, давно б уже велела идти спать.

И только она подумала об этом, как ее мысль сразу передалась отцу.

– Маринка, – сказал он, – спать.

Она вздохнула и скривила брови.

– А почему ты не спишь?

Отец смотрел в окно и отвечал, не оборачиваясь:

– Я большой, могу лечь попозже.

– Почему?

– Вот вырастешь такая, как я, тоже будешь ложиться позже.

Маринка вдруг подумала, что ни разу не видела, как отец и мама ложатся спать. Они укладывали ее, она быстро засыпала, а когда просыпалась утром, они уже ходили по комнате, точно и не ложились.

– Хорошо, – сказала Маринка, – лягу.

Но отец, кажется, не слышал ее. Он все смотрел в свое окно, как будто там было что-то интересное. А там не было ничего, кроме ветра, темных сопок и туч. Иногда вспыхивал прожектор, и на вершинах сопок был виден снег, потом полоса света исчезала, и за окном становилось еще темней и неуютней.

– Папа, чего ты все смотришь туда?

После того как мама слегла в больницу и ее увезли лечить на юг, отец был какой-то странный: редко смеялся и ходил по паркетному полу, точно по скользкому льду.

– Просто так, – сказал отец. – Шторм начинается, ветер большую волну разгонит… Ну, дочка, раздевайся.