Твоя - страница 33

— Возможна беременность сроком около двенадцати недель.

Они аккуратно зашили труп и обмыли его.

Снова поместили тело в пластиковый мешок, закрыли его и отправили обратно в холодильник.

Эрнесто ждал меня в комнате. Я пошла за ящиком из-под инструментов. Поднимаясь по лестнице с ящиком в руках, я все никак не могла избавиться от странного ощущения — будто бы это часть какого-то странного кинофильма и сейчас камера следует за мной, ступенька за ступенькой. Я — главная героиня, нахожусь в самом центре экрана, освещена прожекторами. Мне даже пришла в голову мелодия, подходящая к подобным сценам. Это было немного странно. Но мне нравилось, я чувствовала собственную важность, собиралась сделать то, что ляжет в основу будущего благополучия моей семьи. После этого я буду относиться к классу избранных. Тех, чьи поступки влияют на жизнь остальных людей. А ведь есть и такие, кто не оставит по себе никакого следа. Очень печально. Как моя мама, которая всю жизнь только и делала, что ненавидела папу, а это оставило свой след лишь на ней самой. Я говорю о ней довольно много, но все-таки это ее жизнь и ее муж. Я тут ни при чем. Как Лали. Если бы мама его убила, было бы совсем другое дело, но она его просто ненавидела. Да и я сама, если бы не все эти события, начало которым положил несчастный случай с Алисией, тоже так и коптила бы небо до самой смерти. Зато теперь я поднималась по лестнице, будто королева, которая держит в руках дары богам, дабы вознести их на алтарь (то есть в руках у меня ящик из-под инструментов, который я несу Эрнесто в комнату).

Когда я вошла, Эрнесто сидел на кровати. Я поставила перед ним ящик и села с другой стороны. Это тоже прекрасно. Мы с Эрнесто сидим на кровати и вместе занимаемся каким-то делом. Как в молодости, когда мы разглядывали фотографии или по утрам не спеша читали утреннюю газету. Я не могу поклясться на Библии, что мы действительно делали то или другое. Через двадцать лет брак перестает быть таким, какой он есть, и становится таким, каким мы хотим его видеть. Некоторые даже путают события, которые происходили на самом деле, с теми, что только могли бы произойти. Правда и вымысел так тесно переплетаются, когда вспоминаешь семейную жизнь, особенно такую стандартную, как у нас. Не знаю, рассматривали ли мы когда-нибудь с Эрнесто фотографии, лежа в постели, но ведь это вполне могло быть. Так что я снова ощутила ту близость, что существовала между нами когда-то.

Когда Эрнесто открыл ящик, он был просто поражен. Он увидел револьвер Алисии.

— Что это?

— Револьвер, из которого Алисия хотела убить тебя.

— Меня? — вытаращил глаза Эрнесто.

— Я так думаю. Он лежал рядом с твоими фото в голом виде и билетами в Рио.

— Где?

— На ее прикроватном столике.

— Ты была в ее квартире?

— Да.

— Это безумие, Инес! Тебя могли заметить! Кто-нибудь тебя видел?

— Нет.

— Ты уверена?

— Я прошла мимо консьержа, но он меня не заметил. Еще я выпила кофе в баре напротив, но официант, который меня обслуживал, вряд ли способен сложить два и два.

— Что за официант? Седой и высокий?

— Да, такой худощавый, с черными усами, он на меня полсахарницы просыпал.

Эрнесто смотрел на меня напряженным взглядом. Не знаю, подходит ли тут слово «напряженный». Затем он немного расслабился и взял в руки револьвер. Осмотрел его со всех сторон, проверил и схватил так, будто собирается стрелять.

— Эрнесто, осторожно, ты можешь кого-нибудь поранить!

— Он заряжен?

— Разумеется, из незаряженного револьвера она не сумела бы тебя убить.

Эрнесто открыл барабан, вынул оттуда пули и снова закрыл, а потом спрятал все это — и револьвер и пули — в ящик своего прикроватного столика.

Мы стали перебирать то, что было в ящике. Письма, оканчивавшиеся подписью «Твоя». Со следами от поцелуев и губной помады. Початая упаковка презервативов. Эрнесто изо всех сил возражал против того, чтобы мы использовали в качестве улик фотографии, на которых он изображен без одежды. Ему было стыдно, а компромата нам и так хватало, даже с избытком. Мы должны убедить полицию в том, что существует женщина, у которой было достаточно оснований, чтобы желать смерти Алисии. Женщина ревнивая, страстная, по уши влюбленная в Эрнесто. Женщина, которая не хотела его ни с кем делить. Женщина, которая знала убитую как саму себя. И это Чаро. Которая, ко всему прочему, состояла с Алисией в близком родстве и потому должна была поддерживать с ней связь, встречаться на разных семейных сборищах, возможно — выслушивать упреки. Все это было так неприятно, почти невыносимо, поэтому она могла решиться и разрубить узел одним махом. Я поделилась своей мыслью с Эрнесто, и он добавил к плану некоторые детали, так что наши показания стали звучать вполне убедительно. Чаро — натура чрезвычайно страстная (доказательство № 1, письмо № 1: «Без тебя я больше не проживу и минуты»), не допускала мысли о том, что ей придется делить Эрнесто с другой женщиной (доказательство № 2, письмо № 2: «Хочу, чтобы ты был лишь моим»), способна на любые безумства (доказательство № 3, надпись на инструкции к презервативам, тут я не могу выделить одной фразы, но смысл именно такой). Ей и прежде приходила в голову мысль избавиться от Алисии (доказательство № 4, надпись на спичечной коробке из отеля: «Нет ничего, что могло бы нас разлучить»). Эрнесто потом скажет в полиции, будто до недавнего времени считал, что это лишь слова, сказанные просто так. И только после долгих размышлений он решил сообщить о том, что Чаро может иметь ко всему этому какое-то отношение. Конечно, нам будет нелегко, Чаро тоже пойдет в наступление. Но у него есть алиби, он был дома, и я могу это подтвердить. Спал наверху, пока я смотрела «Психо». Эрнесто не сказал, что именно Чаро делала той ночью, но он твердо знал, что алиби у нее нет. И придумать его, как мы, она не сумеет. Рядом с ней нет человека, который стал бы ее безоговорочно защищать и выгораживать. А у Эрнесто есть я.