Twinfinity Soul (СИ) - страница 33
На руки свои я взял её и выпрямил спину свою, вспоминая путь к нужному дому. Память меня не подвела в этот час: Нашёл я нужную дверь, постучавшись ногой своей, и дверь открыла мне мать-крестьянка, прижав руки свои к груди от лёгкого испуга.
«Прошу простить меня. Ваше дитя… уснуло внезапно и…» — Не сразу узнала меня семья крестьянская, но голос мой, как оказалось, они запомнили навечно. Извинения мои пролетели мимо, и речь моя прервалась радостными восклицаниями:
«Благослови вас Отец-Создатель! Благослови ваше появление!» — выходило из уст матери-крестьянки, с радостью безбрежной и взглядом тёплым. Руки её, что к груди прижимались, забрали дитя спящее из рук моих, и голос её тихий завладел моими ушами: — «Прошу вас, Добрый Господин, останьтесь. Будьте гостем. Порадуйте мужа моего своим присутствием».
И остался я в доме крестьянском. Успокоил свою душу в уюте чужой семьи. Не хотелось мне, чужому человеку, становиться обузой в семье этой, но… в час поздний… Мне некуда было пойти. Они стали для меня спасителями.
Мне хватило нескольких часов, чтобы лучше узнать о судьбе семьи этой. Муж крестьянки этой был человеком трудящимся. Ремесленником, продающим на прилавках вещи своего производства. Не был он мастером в делах этих, но в работе своей он находил удовольствие… и заработок. Руками своими он чинил сломанные инструменты и подшивал рваные одежды, а если находил он себе материалы нужные, то мог он сделать и одежды красивые, и инструмент крепкий. И с ним мне удалось встретиться, порадовав своим видом. Конечно… рог мой… слегка напугал семью эту, но они судили не внешность мою глазами светлыми, а душу и деяния мои. Не боялись они порока на лице моём, и вскоре поняли слова юного дитя — дочери своей. Поняли, почему называла она меня «Добрым Даемоном».
Я доверил имя своё семье этой, а они поделились своими именами. Крестьянина-ремесленника звали Геве’лиос, жену её — Аме’лия, а дитя своё они прозвали довольно милым именем — Катъя’. И семья эта пригласила меня за стол. Семья эта… верила словам моим. Доверилась мне. Слушала меня.
Время шло незаметно рядом с этой семьёй. Наблюдал я за тем, как играет Катъя. Проводил часы за столом, разговаривая с Гевелиосом и женой её Амлией. О многих вещах я хотел спросить их, а они, в свою очередь, делились своими историями со мной. В час поздний я начал рассказывать им о своих планах. О том, что ждёт меня. В голове моей таился вопрос, и ответ на него мог предсказать мне исход побега. И даже после куска хлеба освящённого, который хранился в кармане моём… я не мог вспомнить нужных деталей.
«Гевелиос, прости за вопрос странный…» — я посмел перебить его посреди интересной истории, и он не обиделся просьбы этой, прислушавшись к словам моим. — «Скоро ли Орден начнёт наступление? Когда начнут они нападать на Даемона-зверя?»
Вопрос мой никак не смутил Гевелиоса. Ответил он мне без промедления с уверенностью в голосе своём:
— «161-я битва уже началась, Иорфей. Довольно рано началась. Да и людей отправили лишь пару тысяч. Говорят, что Орден закрыл ворота на целую неделю, выискивая еретика, но так и не нашли. А потом, со звоном колоколов…»
«Еретиком этим я и являюсь», — признался я Гевелиосу. Признание моё услышала даже жена его, выглянув из-за угла с лёгким ужасом на лице, прервавшись от купания чада своего в корыте с водой. — «Епископ оклеветал меня. Приказал Сыновьям и Дочерям своим избить меня и в темницу бросить. Чудом удалось мне бежать, но… этого недостаточно. За Горизонт убежать мне нужно».
Амелия была взбудоражена признанием моим:
«Это же безумие!» — восклицала она, прервав своего мужа на небольшой миг. — «Ты ведь идёшь прямо в пасть Даемону-зверю! Это самоубийство, а не свобода!»
В словах её был смысл, но…
— «А есть ли у меня выбор? Останься я на землях этих — сожгут меня на костре. И вечно прятаться от Судей у меня никак не получится. А что воистину видят люди за Горизонтом — никто точно не знает. Не знаю я, сожрёт ли меня Даемон-зверь, или же я сам стану зверем этим…»
Мои же собственные слова оставляли нотки страха в сердце моём. Неизвестность таилась за Горизонтом. Пугающая неизвестность. И не только мне было страшно думать об этом. Каждое упоминание Горизонта возрождало старые загадки в головах людских, ибо никто не мог описать картины те, глазами Святых увиденные. Никто, даже выжившие Рыцари, не рассказывали о том, что происходило там.