Ты никому не нужен - страница 2
Когда отсмеялись, он пошел в бухгалтерию получить зарплату и премию. Вышло на восемь рублей больше, чем рассчитывал. Потом на дежурке вернулся на участок, зашел в каптерку, налил из бутылки, стоявшей в его личном, запертом на ключ шкафчике полстаканчика и выпил. Стало совсем хорошо, ну так хорошо, что хоть танцуй. Подумал, решил сходить к сварщикам. С ними можно было выпить еще граммульку: они наверняка обмывали премию, можно было прихвастнуть планеркой, намекнуть на то, что повышенной премией они обязаны ему, потом на развозке доехать с ними до метро.
Ах, не знал Алмазов, что сразу после его ухода начальник соседнего участка, отсмеявшись, подошел вплотную к прорабу и сказал доверительно и солидно:
— Вы Алмазова хвалите. А не заметили, что он уже принявши?
— Да ты что?!
— Я говорю. Вы что ж, не знали? Ну не с утра, но уж в обед-то всегда примет.
— Вот черт. Хвали их. Ну, вернется его командир, я с него спрошу. Если так, зачем он нам такой нужен?
Прораб рассердился, оставшиеся вышли на улицу, планерка закончилась.
Алмазов этого не знал, не знал он и того, что сварщики не поверят в его намеки на причастность к премии, что на планерку им наплевать. Они нальют ему водки, выслушают анекдот, который он будет рассказывать долго и путано, теряя по дороге пойманное в прорабской ощущение веселья, даже посмеются, но только не над анекдотом, а над ним, над его жалкой, нелепой и полупьяной фигурой, которая задремлет скоро в сыром и тряском автобусе и еле проснется у входа в освещенный электрическим сиянием наземный вестибюль метро.
В некоем месте, находившемся настолько далеко от строительного вагончика, что оно было уже как бы в другом пространстве, поскольку обитатели вагончика никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не нашли бы туда дороги, а любые две точки пространства, как известно, связаны путем, в этом самом таинственном месте, о котором неизвестно, где оно, как устроено и кто там бывает, собралось три человека. Число три — условность, оно обозначает просто, что людей было несколько, так: один, два, много. Людьми они, скорее всего, были, хотя и в этом нет уверенности. Но все же предположения о принадлежности их к иному биологическому виду слишком радикальны и нелепы. Главным в группе был Генеральный Секретарь, он беседовал со своей Супругой и любимым Советником. Он сказал:
— Без поддержки широких народных масс нам не удастся начать действительно комплексную перестройку всего партийно-хозяйственного аппарата и экономического устройства страны.
Супруга ответила:
— Массы нас поддержат. Массы верят партии и пойдут за нами. Но для того, чтобы идти твердой и уверенной поступью, надо быть трезвым. Пьянство — вот та преграда, о которую может споткнуться движение советского народа.
Генеральный Секретарь вздохнул и продолжил беседу:
— Печально говорить и думать об этом, но пьянство — последствие целенаправленной политики спаивания населения с целью отвлечения его внимания от ошибок и трудностей на пути вперед. Наши предшественники несут ответственность за эту вину перед народом. Мы возглавим движение за искупление этой вины. Партия должна стать флагманом борьбы за трезвость. Трезвость — норма жизни.
Советник поддержал руководителя.
— Вы прекрасно сказали: трезвость — норма жизни. С этим лозунгом партия должна выйти к людям. Политбюро может выйти с этой инициативой в ЦК, а правительству следует поручить внести предложения по экономическим аспектам предстоящей реформы.
Генеральный Секретарь улыбнулся любимому Советнику:
— По-моему, все просто. Следует ограничить производство и продажу водки. Министр здравоохранения доложил мне, что с научной точки зрения безвредной дозой являются тридцать граммов водки в день. Получается около двух бутылок в месяц. Будем продавать водку по талонам. Вот так, и никак иначе.
— Не только водку, — горячо вмешалась в разговор Супруга. — Люди пьют дешевые вина. Они называются бормотухой. Их надо вовсе запретить. Мне говорили о страданиях женщин, мужья которых напиваются бормотухи. Я уверена, что для нормальной работы и нормальной жизни бормотуха вредна не меньше водки.