Тырышкины кости - страница 2

– Может, произошло заражение каким-нибудь вирусом, и они все умерли?

– Поделом мерзавцам, – соглашается Варяг.

Через полчаса блужданий мы всё-таки вышли к живым людям. Работники станции долго не отзывались на голоса, отсиживаясь в глубине тёмного кабинета, и теперь удивлённо разглядывали посетителей. Возможно, они жили здесь годами, потихоньку фосфоресцируя во мраке и питаясь из соседнего скотомогильника. По крайней мере, так утверждала эпидемиологическая карта на стене, почти полностью отмеченная красными треугольниками. Мы кратко обозначили цель визита и попросили проводить в комнату Тырышкина.

Помогать никто не спешил. Работники язвительно переглядывались и довольно оглаживали животы. Они явно гордились своим положением, и собирались как следует помучить столь редких гостей. Можно было и заранее сообразить, что от областной ветеринарной станции добра ждать не следует! Но ещё хуже оказался директор вертепа! Кажется, ему лет сто! Минут десять начальник тупо молчал, пока не сообразил, что перед ним кто-то стоит. Что? Он куда-то уходит? А как же мы? Эй, постойте, вы нас вообще видите? А, видите... хорошо. Мы идём в зал для переговоров? Поговорить? Зачем? Всё же можно решить на месте! Ау!? Когда ты уже дошаркаешь до своих апартаментов? Увы, дед передвигался величественно, аки царь.

– Зачем пожаловали? – спрашивает директор, наконец-то расположившись в кресле.

Мы в сотый раз объясняем цель визита, но дед не хочет идти на такой рискованный шаг. Его не удовлетворяет расписка, выданная за имущество Тырышкина. Ему нужны гарантии. Он не привык шутить с незнакомцами. Мы предлагаем позвонить родителям. Дед так просто не сдаётся. Он не из тех, кого можно обвести вокруг пальца! Он хочет знать всё. Ох, этот старый козёл! Дед скрупулёзно переписывает паспортные данные в разлохмаченный справочник. Пока феодал занят, мы разглядываем его владения. Здесь можно разместить на постой роту солдат, а директор жмётся из-за имущества какого-то там Тырышкина! Но бюрократ не хочет упускать своей выгоды. Он начинает издалека, откуда-то из глубины старческого маразма. Дед долго расспрашивает нас о родителях, о суде, об узнике, а потом переходит на тему государства, системы, семьи.... Его несет! Ему всё приходится повторять по десять раз! Он тоже недоволен чахлой погодой! Дед снова требует, чтобы мы написали расписку и отсканировали паспорта. Получай, зверюга! Нам уже всё равно! Затем дед повелевает составить подробный список того, что мы заберём из комнаты Тырышкина. Директор явно доволен собой. Престарелый диктатор вертится в кресле. Он разошелся, начинает задорно попёрдывать и даже высунул от удовольствия язык. Крючкотворцу хочется ещё что-нибудь придумать, ещё чем-нибудь нас озадачить, но его подводит возраст, и дед вынужден отступить. Напоследок он отряжает с нами специального человека, чтобы мы не спёрли чего лишнего.

– Вот здесь он и жил.

Пристанище Тырышкина оказалось затхлой каморкой в промёрзшем флигеле ветеринарной станции. На окне, в которое бил дождь, повисла зеленая решётка, чтобы случайный узник не задумал сбежать от таких сытных харчей. За диваном на тонкой склизкой ножке горделиво раскачивался чёрный гриб. Он недовольно смотрел на нас огромной чернобыльской шляпкой и источал зло. В комнате, кое-как заткнутая тряпками, была ещё одна дверь. Она вела в туалет, где что-то клокотало и изрыгалось.

– Будь проклят этот мир, – только и смог вымолвить Варяг.

– Вы что, не могли подыскать своему коллеге более приличного жилья?

– Да это... ну.... вот так, – жмётся провожатый, – ботинки, я думаю, можно не снимать.

На полу растеклась мерзкая слизь. Она пыталась что-то сказать и хватала за ноги. В сундуке быстро нашёлся искомый мешок. В холстине лежали кости цвета нечищеных зубов. Особенно выделялась огромная берцовая, какую обычно изображают в руках у неандертальца. Зачем Тырышкину понадобилась тяжёлая берцовая кость? Он что, ходил с ней акционировать? Я незаметно прихапнул мешок, тем более надсмотрщику стало дурно, и он прислонился к стене в коридоре. Слабак! А страстотерпец Тырышкин жил в святой крипте! Рядом с костями, как первый христианин! Страдал за грехи наши! За твои и мои! Эх ты, работничек...