Тысяча и одна минута. Том 2 - страница 18

читаешь, как будто слушаешь самого молодого умника, что ходит в куцем сюртуке да в желтой шляпе с широкими полями, с черным бархатным ободом! А выходит по пословице: не знает-де Вавила ни уха ни рыла, а туда же толкует: «в мозгу вся сила!»

Ну да, нехай им!.. Пусть себе толкуют наобум, навыворот доброму смыселу, а наше дело рассказать добрым людям, как что было, пело или голосило шло или ходило.

Но, ведь, прежде нежели песню запоешь, надобно откашлянуться, прежде нежели сказку заведешь, надо приготовить присказку: без присказки сказка что без полозьев салазки, и с горы по льду им нет ходу, а на сухом пути их нечего и везти; присказка красует сказку, что красная девка повязку, хороша алая лента, когда на молодую надета, а старуха хоть пять лент навесь, все скажут, что морщины есть!

– Однако, хвалят на девке шолк, когда в самой девке есть толк; надо, говорят, что бы присказка была толковита, да что бы и в сказке не много было безтолочи! Поди, что станешь делать с народом нынешним? Ведь, господа почтенные, ино место и рад бы хорошо играть да тузы не приходит!

Ну, была не была, катай с плеча присказку! Вишь пришла беда, разлилась вода, переехать нельзя, а стоять не велят!

Взглянь-ко, Гришка, нет ли старой книжки переписать для добрых людей, авось не догадаются! Нам же ведь самим на скорую руку не выдумывать стать? Что? нашел? Подай-ко сюда! Что это за старинная история?.. Ба, ба! Ба, ха-ри-а-на! Ну вот и кончено! Разложико, где бы выписать, чтоб другим не вдомек; вот тут; да еще что-то виршами понаписано, да и о сказке речь!.. Извольте, господа почтенные, вот что, какой то господин Херасков про сказку рассказывает:

Старая штука, давно написана, а правда! За что же некие мужи книжные на сказку прогнева лися; говорят: «ну, написал одну тетрадку с пятью сказками, с пяти десятью прибаутками – и будет, и перестань себе; сказки-де твои понадоели всему люду православному!»

Эх, господа почтенные!.. Да-полно всем ли надоели сказки такого расскащика, который, шутя-балагуря, насказал довольно правды сим книжным мудрецам; вот его-сердечного и приняли.

Эх, кабы далась мне его удаль казацкая-молодецкая!.. Оседлал бы я конька пегого, обнуздал бы черногривого, пустился бы рысью и в прискачку; многие годы ездил бы по белу свету, объехал бы кругом Окиян-море, вернулсяб домой – уже стар-человек; а дома, пока бы. добрые люди понаготовили мне и детей и внучат; вот я бы каждый вечер им и начал пересказывать о всем, что мне только прилунилось видеть на белом свете; а чтобы запомнил, свое приложил, – ведь лгать не устать, лишь бы верили! Брани, хули меня люди книжные, да слушай, люби люди разумные – им-то бью челом, им-то кланяюся!

Так что же, люди добрые, сказку начать, или все вести присказку?.. А люди добрые говорят; «да ты ж присказки и не рассказывал; ты говорил много, а толку нет: какая тут присказка, тут ни про какого царевича, ни королевича не сказано.»

Ин добро, собьем ведро – обручи под лавку, а доски в печь, так не будет течь!

Слушайте ж теперь диковенной речи: у дяди Луки были палати подле печи, а мост поперег реки; картофель родился в земле, а рожь зрела на колосе? Не верите, сами подите справьтесь, на всякой земле и во всякой избе вам скажут про эту диковинку.

А вот и она, сказка обещанная:

Жил-был мужичек Илья, с своею женою Агафьею; жили они-себе ни бедно ни богато, ни скудно ни торовато, а так, середка на половине; была у них кобылка пашню пахать, была и коровка молоко давать; что наработают, то и съедят, а что излишнее, в оброк несут; ведь и многие так на свете живут.

Вдруг – дал бес бабе-Агафье охоту, иметь новую душегрейку кумачную!.. А ведь на что придет бабе охота, не унять ни Илье ни Федоту. Прост был мужичек Илья, а и то сменял, что где ему кумачу достать про Агафью, а та таки-знай свое толчет: «где хочешь возми, а душегрейку сшей! Какой ты муж, коли жену потешить не хочешь!»