Тысяча огней - страница 10

Мы вылезли из машины, подошли к величественному сооружению и стали искать, нет ли кого-нибудь поблизости.

Но мы приехали в полдень, в арабский полдень, и улицы были совершенно пустынны, если не считать осла, уснувшего прямо под палящим солнцем. Мы побродили вдоль высокой стены амфитеатра, обошли его кругом. Пьеро, шагая за мной следом, громко читал на ходу туристский путеводитель.

— В Эль-Джеме советуем вам осмотреть рынок и музей прикладного искусства, который открыт по понедельникам и пятницам.

— А сегодня четверг, — бормочу я, но Пьеро не сдается. Он принимается уже не читать, а торжественно декламировать, словно это хвалебная ода. «Город невелик, в нем пять тысяч жителей. В этих местах разводят виноград и выращивают пшеницу.

Прежде, во времена каидов,[2] Эль-Джем был столицей независимого княжества (в абсолютной тишине голос Пьеро врывается в зияющие глазницы полуразрушенного амфитеатра и отдается гулким эхом).

Если ехать с севера, то вначале вы попадаете на железнодорожную станцию. По правую руку находится небольшая площадь и здание пристанционной гостиницы «Отель де ла Гар»».

Нас томят жажда и голод, и последние слова Пьеро заглушают наши проклятия.

Лаура тихо шепчет: «Значит, мы проехали мимо отеля!»

Но даже наши гневные возгласы не в силах остановить Пьеро.

«Эль-Джем, который римляне называли Тисдра, во времена Цезаря был весьма крупным городом. Впоследствии, в годы империи, он разросся до целой колонии. В третьем веке нашей эры это был один из самых богатых городов Северной Африки, и, так же как Сус, он был обязан своим процветанием разведению оливковых деревьев. В 238 году нашей эры императором колонии был провозглашен Гордиан III, который, вероятно, и построил этот амфитеатр». Наконец-то мы узнали, кто автор этого каменного безумия в пустыне: римский император. В этой долине зеленели оливы, да и населена она была весьма плотно. Ведь амфитеатр на семьдесят тысяч мест не пустовал без зрителей: их «поставляли» город, превратившийся теперь в обыкновенное селение, и цветущая долина, ставшая обычной пыльной пустыней с редкими, чахлыми кустиками.

Эль-Джем! Перед нами был не столько еще один грандиозный памятник владычества римлян в Северной Африке, сколько еще одно зримое свидетельство победоносного наступления пустыни. После Сбейтлы нам предстояло прочесть новую страницу в грустной книге истории Сахары.

Мы сели в тени на гладкие камни, валявшиеся вокруг.

Пьеро взобрался на самый высокий камень, своего рода естественную трибуну, и оттуда громовым голосом продолжал чтение путеводителя. По-видимому, его ритмичные завывания и привлекли наконец внимание арабов. Из домов на противоположной стороне площади вышли несколько человек в белых халатах и приблизились к нам.

«По имеющимся сведениям, после гибели Римской империи амфитеатр служил крепостью и в конце VII века в ней укрывалась знаменитая берберская воительница Кахина[3], которая вела ожесточенную борьбу с арабами».

Не успел он закончить, как три потомка врагов берберской героини, иными словами трое арабов из Эль-Джема, подошли к нам.

— Единственно законные гиды, — представились они.

Пошептавшись о чем-то, они показали нам ключи от массивной двери и сказали, что проведут нас на самый верх. Трое из нас поддались соблазну и двинулись вслед за «полномочными» гидами.

Размахивая голубым путеводителем, Пьеро крикнул:

— Будьте поосторожнее. Тут дальше сказано: «Вход в амфитеатр платный. Рекомендуется заранее договориться с гидами о сумме чаевых». Других благоразумных советов путеводителя мы уже не услышали. В узком длинном коридоре, прорытом под землей, нас со всех сторон обступил запах сырости. Покорно следуя за гидами, мы по каменной лестнице вышли сначала на центральную площадку, а затем по каменным же ступеням поднялись на императорский подиум, откуда был виден весь гигантский амфитеатр, окруженный повсюду, насколько хватал глаз, бесконечной пустыней. Абсолютная тишина позволяла еще полнее ощутить все величие и нелепость этих развалин, словно растворяющихся в желтом мареве.

Трое гидов принялись что-то объяснять нам на прескверном французском языке, но мы их не слушали. Потом мы спустились во внутренний двор, чтобы посмотреть совсем недавно обнаруженные там огромные мозаичные полотна. На них запечатлен животный и растительный мир этих мест таким, каким он был две тысячи лет назад; оливки, виноградные гроздья, зерно и давно исчезнувшие животные — слоны, леопарды, львы.