Тысяча свечей - страница 10

– Доктор Берт хочет тебя осмотреть, папа. Пойдем, обопрись на меня. – Она протянула отцу руку.

Вместе они вышли из комнаты, и дверь моментально захлопнулась, не давая Пиппе ни малейшей возможности увидеть этого загадочного доктора Берта.

«Именно загадочного, – думала Пиппа, бесцельно бродя по комнате. – Он должен быть исключительным человеком, раз сумел вызвать в ней подобную перемену. Только что была дерзкой неприступной красавицей, и вот нате вам – заботливая сиделка».

Пиппа выглянула в окно в надежде хоть краешком глаза увидеть этого доктора, но, увы, перед глазами были все те же мусорные баки, лопаты и дрова.

В последующие дни она также не видела доктора Берта, хотя он регулярно навещал их. С дядей случился очередной удар.

Кузина ее явно избегала, но в одну из редких встреч Пиппа все же спросила:

– Рена, что с твоим отцом?

Та лишь беззаботно пожала плечами:

– Не знаю, может быть, сердце.

Такой ответ никак не соответствовал ее наряду, крахмальному медицинскому халатику и такой же шапочке, которую она надевала каждый раз, когда приезжал доктор. Рена оправдывалась, что ей мешают волосы, ее прекрасные золотистые волосы, которые она кокетливо заправляла под шапочку, становясь просто неотразимой, и в то же время небрежно говорила об отце:

– Подумаешь, в старости всякое бывает.

Нельзя сказать, чтобы Рена Франклин была крайне жестокой и бессердечной, просто она любила только себя. Как и Пиппа, она рано лишилась матери, однако в отличие от своей троюродной сестры у нее не было добрейшей тетушки Хелен. Оставалось лишь пожалеть ее, и только. Конечно, у Рены был отец, правда, он постоянно занимался бизнесом, не то что их с Дэйви папа. При воспоминании об отце у девушки защемило сердце. Бесспорно, Престон Франклин обожал единственную дочь и заботился о ней, как умел, впрочем, чаще всего его родительские чувства сводились к одной лишь гордости, безграничной гордости за то, что Рена носит его фамилию, что она тоже Франклин.

В целом же дядя Престон производил впечатление цепкого, напористого человека – если что взбредет ему в голову, так он обязательно доведет дело до конца, чего бы это ни стоило. Взять, к примеру, его нынешнее финансовое и общественное положение (хоть и слегка покачнувшееся, по его собственным словам). Одному Богу известно, сколько терпения, сил, смекалки потребовалось, чтобы достичь таких высот. А он добился своего. И мало того, передал дочери свое колоссальное упорство, так что она камня на камне не оставляла, если чего-то очень хотела или, лучше сказать, кого-то, поскольку очевидно, что этим кем-то был не кто иной, как доктор Берт.

Как ни странно, но частью задуманного Реной плана стала Пиппа, а вернее, ее отсутствие. Дальняя родственница уже не была безобразным очкариком и явно представляла интерес для мужчин, пусть даже сама этого не осознавала. В душе она чувствовала себя «маленькой дурнушкой», точь-в-точь такой, какой ее представляла Рена.

Не желая видеться с сестрой, очаровательная мисс Франклин тем не менее была с ней крайне обходительна. Теперь, когда отец заболел и прекрасно выполнял свою роль в задуманном Реной спектакле, Пиппа, равно как и Дэйви, потеряла для нее всякий интерес. Она любезничала с ними лишь для того, чтобы порисоваться перед доктором.

Теперь Пиппа поняла причину столь неожиданной щедрости и внимательности со стороны кузины. Рена хотела заполучить неуловимого доктора Берта и, испробовав все возможные способы, не преминула воспользоваться и последним, для чего, Собственно, и понадобился Дэйви. Хладнокровно и неторопливо она выстраивала декорации для будущего великолепного спектакля, потратила уйму денег, пригласила их обоих из Англии, хотя реально требовался только мальчик… Она никогда не любила Дэйви… И даже не то чтобы не любила, ей просто было все равно. Он оказался в нужное время в нужном месте, и Рена не задумываясь вцепилась в него. Но теперь она могла играть роль матери Терезы и без больного мальчика, ее отец чудесно заменял его. А когда дядя поправится, Дэйви снова станет нужен и займет его место, в чем, в чем, а в этом Пиппа не сомневалась. Начнется второе действие; более живописное и трогательное, поскольку действительно есть что-то неотразимо привлекательное в нежной заботе о маленьком несчастном ребенке.