Тысяча журавлей - страница 18

[3. Дымки очагов]

Весной 4-го года, в день Киноэ-нэ месяца Кисараги, когда новолуние пришлось на день Цутиното-но хицудзи, государь отдал повеление министрам, сказав: «Я поднялся на высокую площадку и посмотрел вдаль, но над землей нигде не поднимаются дымки. И я подумал — видно, крестьяне совсем обеднели, никто даже не разводит огня в доме. Слышал я, что во времена мудрого правителя люди славили его добродетель и в каждом доме слышались спокойные песни. Я же смотрю на миллионы — десятки миллионов подданных вот уже три года. Дымки очага видны все реже. Из этого явствует, что пять злаков не вызревают и все сто родов живут в нужде. Даже в окрестностях столицы есть еще люди, не покорные властям. Что же, спрашивается, происходит за пределами столичного округа?»

В день Цутиното-но тори месяца Яёи, когда новолуние пришлось на день Цутиното-но уси, государь отдал повеление: «Отныне и до истечения трех лет все поборы прекратить и дать ста родам передышку в их тяжелом труде».

С того дня государю не шили нового платья и обуви, пока старые не износятся. Не подавалось новой еды и питья, пока прежние не скиснут. Сердце свое он унял, волю сжал и ничего не предпринимал ради себя самого.

Потому, хотя изгородь его обители сломалась — ее не восстанавливали, настланный на крыше тростник обветшал — его не перестилали. В щели врывался ветер с дождем, одежда на государе промокала. Сквозь проломы в настиле крыши государю с ложа было видно мерцание звезд.

Зато дождь и ветер стали соответствовать ходу времени, а пять злаков — давать богатые урожаи.

Через три года все сто крестьянских родов сделались зажиточными. Повсеместно уже воспевали в песнях государеву добродетель, повсюду вились дымки очагов.

Летом 7-го года, в день новолуния Каното-но хицудзи месяца Удуки, государь соизволил подняться на возвышение и оглядеться далеко кругом — везде во множестве виднелись дымки очагов.

В тот день он соизволил сказать государыне-супруге: «Вот я уже и богат. Теперь печалиться нет причины».

Государыня в ответ рекла: «Что ты называешь быть богатым?»

Государь ответил: «По всей стране от очагов поднимаются струйки дыма. А могут ли сто родов стать богатыми сами по себе?»

На это государыня возразила: «Изгородь дворца развалилась, и никак ее не починить. Крыша обветшала, и платье промокло от росы. Почему же ты говоришь о богатстве?»

Государь рек: «Небесного властителя ставят на его пост ради блага ста родов. И при этом сам властитель сто родов полагает за главное. Поэтому мудрые правители прошлого, даже если всего один подданный голодал и мерз, старались сократить свои потребности. Когда сто родов бедны — я тоже беден. Богатеют сто родов — богатею и я. Не было еще такого — чтобы сто родов были богаты, а правитель беден». <...>

В 9-м месяце от всех провинций поступили такие запросы: «С тех пор как были отменены все подати и повинности, прошло уже три года. За это время дворец обветшал и развалился, государевы амбары пусты. Теперь народ — «черные головы» богаты, упавшее с земли не подбирают. В деревнях нет вдовцов и вдов, в домах есть излишки. Если в такую пору не исполнять повинности, и не вносить налоги, и не поправить дворец, то уж, верно, не простит Небо такой вины». Однако государь решил еще какое-то время потерпеть и не согласился.

Весной 10-го года, в десятом месяце, наконец снова была собрана дань и перестроен дворец. Не приходилось подгонять людей ста родов — даже старики сами прибрели, и детей взрослые привели, все дружно перетаскивали бревна или корзины на спине носили. Дня и ночи не различая, сил не жалея, наперегонки работали. Так что и времени много не прошло, а уж дворец был готов.

Вот почему до сих пор этого государя именуют правителем-мудрецом.

[8. Водяной змей]

<...> У развилки реки Капа-сима-гапа в средней части провинции Киби появился большой водяной змей, которого все страшились. Если путник оказывался рядом с этим местом, то его настигала беда, и погибло много людей. И вот, нашелся некий Агата-мори, предок Каса-но оми, чрезвычайно отважный и сильный. Заглянул он в стремнину, бросил туда три кувшина из тыквы-горлянки и сказал: «Ты изрыгаешь яд и губишь проходящих. Я собираюсь тебя, змея, убить. Если эти тыквы потонут, я отступлю. Если же не потонут, тогда я сумею тебя поразить».