Тысяча журавлей - страница 24

...Лишь только небо и земля

Разверзлись, — в тот же миг,

Как отраженье божества,

Величественна, велика,

В стране Суруга поднялась

Высокая вершина Фудзи!

И вот, когда я поднял взор

К далеким небесам,

Она, сверкая белизной,

Предстала в вышине.

И солнца полуденный луч

Вдруг потерял свой блеск,

И ночью яркий свет луны

Сиять нам перестал.

И только плыли облака

В великой тишине,

И, забывая счет времен,

Снег падал с вышины.

Из уст в уста пойдет рассказ

О красоте твоей,

Из уст в уста, из века в век,

Высокая вершина Фудзи!

Когда из бухты Таго на простор

Я выйду и взгляну перед собой, —

Сверкая белизной,

Предстанет в вышине

Вершина Фудзи в ослепительном снегу!

О весенний яркий день!

В Касуга — долине гор,

Гор Микаса, что взнесли

Гордую корону ввысь,

Как над троном у царей!

По утрам среди вершин

Там клубятся облака,

Птицы каодори там

Распевают без конца.

И как эти облака,

Мечется моя душа,

И как птицы те, поет

Одинокая любовь.

В час дневной —

За днями дни,

В час ночной —

За ночью ночь,

Встану я или ложусь —

Все томит меня тоска

Из-за той, что никогда

Не встречается со мной!

Как корона над троном,

Эти горы Микаса,

И как птицы там плачут,

Смолкнут, вновь зарыдают, —

Так любовь моя ныне не знает покоя...

Когда ночь наступает,

Ночь, как черные ягоды тута,

Там на отмели чистой,

Где деревья хисаги[14],—

Часто плачут тидори...[15]

Я в весеннее поле пошел за цветами,

Мне хотелось собрать там фиалок душистых,

И поля

Показались так дороги сердцу,

Что всю ночь там провел средь цветов до рассвета!

Когда бы вишен дивные цветы

Средь распростертых гор всегда благоухали,

День из дня

Такой большой любви,

Такой тоски, наверно, мы не знали б!

Я не могу найти цветов расцветшей сливы,

Что другу показать хотела я,

Здесь выпал снег, —

И я узнать не в силах,

Где сливы цвет, где снега белизна?

Когда бы в облаках я мог парить,

Как в небе этом реющие птицы,

О, если б крылья мне,

Чтоб друга проводить

К далеким берегам моей столицы!..

Когда ночами

Льют дожди

И воет ветер,

Когда ночами

Дождь

И мокрый снег, —

Как беспросветно

Беднякам на свете,

Как зябну я

В лачуге у себя!

Чтобы согреться,

Мутное сакэ

Тяну в себя,

Жую

Комочки соли,

Посапываю,

Кашляю до боли,

Сморкаюсь и хриплю...

Как зябну я!

Но как я горд зато

В минуты эти,

Поглаживаю бороденку:

«Эх!

Нет, не найдется

Никого на свете

Мне равного —

Отличен я от всех!»

Я горд, но я озяб,

Холщовым одеялом

Стараюсь я

Укрыться с головой.

Все полотняные

Лохмотья надеваю,

Тряпье наваливаю

На себя горой, —

Но сколько

Я себя ни согреваю, —

Как этими ночами

Зябну я!

Но думаю: «А кто бедней меня,

Того отец и мать

Не спят в тоске голодной

И мерзнут в эту ночь

Еще сильней...

Сейчас он слышит плач

Жены, детей:

О пище молят, —

И в минуты эти

Ему, должно быть, тяжелей, чем мне.

Скажи, как ты живешь еще на свете?»

Земли и неба

Широки просторы,

А для меня

Всегда они тесны,

Всем солнце и луна

Сияют без разбора,

И только мне

Их света не видать.

Скажи мне,

Все ли в мире так несчастны,

Иль я один

Страдаю понапрасну?

Сравню себя с людьми —

Таков же, как и все:

Люблю свой труд простой,

Копаюсь в поле,

Но платья теплого

Нет у меня к зиме,

Одежда рваная

Морской траве подобна,

Лохмотьями

Она свисает с плеч,

Лишь клочьями

Я тело прикрываю,

В кривой лачуге

Негде даже лечь,

На голый пол

Стелю одну солому.

У изголовья моего

Отец и мать,

Жена и дети

Возле ног ютятся,

И все в слезах

От горя и нужды.

Не видно больше

Дыма в очаге,

В котле давно

Повисла паутина,

Мы позабыли думать о еде,

И каждый день —

Один и тот же голод...

Нам тяжело,

И вечно стонем мы,

Как птицы нуэдори,

Громким стоном...

Недаром говорят

Где тонко — рвется,

Где коротко —

Еще надрежут край!