Тыы-ы! Давай сбежим отсюда вместе!.. - страница 6

«Бляять!! Вы же даже в армии не служили!! Какой ваш бой смертельный?!! Какая нахуй бригантина — она дано уплыла!! а вы — жиреющие спивающиеся мудаки!!!» — хотел было заорать я.

Но увидел их лица. В дороге мы с Ури-Аном всегда сидели на заднем сиденье. А тут я увидел, наконец… эту слезу во взоре, это воодушевление, тайно распирающее из груди их лица.

Этот блестящий взгляд вдаль.

ОНИ ЖДАЛИ! ОНИ ВСЁ ЕЩЁ ЧЕГО-ТО ЖДАЛИ!!!

Эти колобки продолжали ждать свою Лису. И я подумал про самого себя: а ты? ты, блятть, чего ждёшь?!! Объездив все Балканы, через неделю мы вернулись в Селистру.

На вечерней площади нас ждала Марьяна.

— А эту лису подстрелил мой прадедушка! — сообщила она как ни в чём ни бывало, оправляя шкурку на своих плечах. А о том, что действительно дёрнуло так, что мало места мне сразу стало на этих самых Балканах — писать не хочу.

А дома меня ждал и-мэйл от Игоря из Косово.

Мы не виделись с ним 20 лет. Или сколько?

Сколько лет мы с тобой не виделись, Игорь?

…………………………………………………………………………………………….

Да, я торможу, да! Хожу кругами.

Вокруг да около.

Очень не хочется отворять прошлое.

А уж рассказывать об этом, — уфффф!!….

А что делать?!

Пиромания, пиромания…

Мы его так и прозвали — Сашка-пироман. Он появился на нашей стоянке у моря на третье или четвёртое лето. Типа без мамы-ыыы-ы или без папы-ыы-ы, или без обоих, уж и не припомню. Ну, такая история, как надо — жалостливо-безжалостная. Лет 10–11, с золотыми выгоревшими волосами, с лёгкими головными припиздями — синдром гиперактивности, повышенное черепно-мозговое давление. Ранимый, гордый, добрый и мстительный.

Дети индиго. Когда его — всякий раз неизвестно от чего — переклинивало, глаза его сужались в щёлки. Оттуда лупил острый, как битое стекло, свет. Нужно было улавливать этот момент — он слушался только меня и Вали — потому что уж если он втыкался, то надо было прятать всё легковоспламеняющееся. Ибооо! — начинало загораться. Как бы от Сашкиных спичек. Но как-то непонятно и неприятно быстро. И во многих местах поляны одновременно. И ветерок всегда кстати такой налетал — попутный огню.

Ветерок вообще постоянно ходил за ним, как щенок. Он не был бомжом — жил у тётки в посёлке над морем. Да, теперь вспомнил: на второе лето он даже папу своего как-то к нашему костру привёл.

Ничего себе такой папа, нормальный. Да, точно, вспомнил! Их бросила мать, и Сашка смертельно ненавидел её.

И не мог без неё. Ездил втихаря на другой конец города, прятался за остановку — хоть что-нибудь подсмотреть из её новой жизни. На второе лето нашего знакомства он стал приводить своих приятелей. Чтобы я их подлечил. Первым был бомж, собиравший бутылки по всему побережью. В угольно-чёрном пиджаке и чёрных брюках. Ему могло быть от сорока до шестидесяти. Совершенно лысый, отёчно-рыхлый, белокожий. Мягкий. Как червь-слепыш.

Он пах почти как младенец.

Он почти не разговаривал. Он помнил только, что у него что-то произошло с головой. И больше — ничего.

От него веяло странным безнадёжным спокойствием. В нем что-то отсутствовало. То, что всегда есть в людях. Мои руки, которыми я водил над его головой, рассказали мне, что в нем отсутствовали две вещи:

— то, что всю жизнь морочит и грызёт голову всем людям,

— и то, что делает людей людьми.

Это разные вещи. Но они обе отсутствовали в сознании Брата-Слепыша. Куда? куда он уйдёт потом вот отсюда — с нашей поляны?! Где он живёт? Среди этих обрывов и лесков? Я не мог увидеть — куда. Там, куда он уходил, там, где он жил, не было ничего знакомого для меня.

Белая пустота.

У всех, кого привёл Сашка, было что-то с головой.

Отдалённые последствия. Но с Братом-Слепышом произошла немного другая история: что-то в его голове напомнило моим рукам о втором нашем лете на поляне. С вечера всем было неуютно, — стремновато. Была уже поздняя ночь. Вымотанный своими стараниями сделать этот бивуак защищённым от невесть чего — для людей, которых позвал сюда, — я уснул. Во сне я видел себя и других спящими на этой же поляне. Какая-то мучительная вибрация приближалась к нам сверху, с неба. Потом на часть поляны упал свет — мертвяще-сиренево-марганцовочный. Я видел, как во сне пытаюсь зарыться головой поглубже в подстилку из сухой травы, — чтобы защититься от этого излучения. Остальные спящие тоже пытались закрыться, отползти, укрыть хотя бы голову. Те, кто не спал, — Валли, Рих и Улузка — разбудили меня. И я успел увидеть то, что видели они наяву: от поляны удалялось нечто рокочущее, как вертолёт. Из его основания бил прожектор с этой мертвяще-сиреневой радиацией. А Брат-Слепыш, вернее, тот, кто был им до этого, попал под эту раздачу на всю катушку.