У нас в Крисанте - страница 34

— Вы что, за молотилкой пришли? Испорчена она, а чинить не буду! — кричит он. — Не буду ее чинить. Вы же не пришли работать на моем винограднике?

Томека поворачивается и мягким, тихим голосом перебивает старика:

— Я ее уже починил, барин! Двигатель работает, как часы. Так работает, что может сразу с трех поместий обмолотить пшеницу.

— А ты, болван, не вмешивайся! Не дам им молотилку! Сказал, и кончено! Я ее продаю! Продаю государству, государственной ферме в Зорле́нь! Там и берите!

Крестьяне ухмыляются.

Михэлука осторожно приподнимает голову. «Так ему и надо! Сейчас они ему зададут. Вот хорошо! Может, и с барином Кристу разделаются, как с Паулом Попеску…»

Томека как-то рассказал мальчику, что случилось с Паулом Попеску. Он был не лучше, а даже похуже своего отца, которому карпы отгрызли нос и уши. Паулу Попеску принадлежал в Бухаресте целый дворец со стеклянными стенами и огромное поместье. Крестьяне были обязаны вспахать всю его землю, засеять ее пшеницей и кукурузой, собрать урожай. А барин приезжал из Бухареста и забирал себе все. Крестьяне почему-то всегда оказывались у него еще и в долгу. Вот так и шла жизнь год за годом, пока наконец мужики не порешили между собой, что ничего больше этому кровопийце не должны. Взялись за ум и поделили все поместья, как мамалыгу. «Кусок тебе, кусок ему, кусок мне…» А Паула Попеску насовсем прогнали из усадьбы. Может, эти мужики сейчас также поступят и со старым барином Кристу, который в отместку за то, что весной они не пришли гнуть спину на его винограднике, не хочет теперь одолжить им молотилку?

— А мы, барин, не за молотилкой пришли! Теперь в Зэворыте для нас устроили машинно-тракторную станцию. У нас молотилка своя, — гордо выпрямившись, заявляет тот, что все время размахивал суковатой дубинкой.

— Так какого же черта вы явились? — огрызнулся старик. — Что вы забыли в моем дворе? Я не помещик! У меня был сын, который своевременно пустил по ветру все мое имущество, чтобы вам ничего не досталось.

Вперед пробирается приземистый мужик с пушистыми белокурыми усами и сует барину под нос какую-то бумагу:

— Мы пришли, барин, договориться по-хорошему. Хотим соединить все наши участки. Не желаем, чтобы они были разбросаны бог знает где, а нам пришлось бы клянчить у соседей волов и молотилку… Одним словом, сговорились заделаться помещиками…

— Что ты все сочиняешь, Апетри́кэ? Думаешь, если ты воскрес из мертвых, так тебе все можно? — взвизгнул барин. — Видно, забыл, как умолял меня, когда судился! Это по моему совету Паул Попеску предложил за несчастную твою землянку такие деньги, на которые можно было купить пару хороших волов… А ты заупрямился и не захотел уступить свой надел, чтобы Попеску мог перестроить мельницу. А ведь на эту мельницу приезжали бы мужики из семи сел! Заартачился и надсмеялся над своим барином. Вот он и отправил тебя на фронт, чтобы навсегда от тебя избавиться. Да, к несчастью, не избавился!

— Не суждено, видно, было ему от меня избавиться!

— А ведь пришло извещение, что ты убит на Волге. Как же ты воскрес?

— Воскрес, барин Кристу, воскрес! Я рассказал русским, что у меня свои счеты с барином Паулом Попеску, и они отправили меня обратно!

— Ты что, Апетрикэ, смеешься надо мной? А ну, убирайтесь вон отсюда! — заорал барин, стуча тростью по полу. — Вытолкайте их в шею! Томека, бандит, спусти собак! А может быть, ты с ними заодно? А ты, Гаврила, чего рот разинул и к земле прирос? Вышвырни их отсюда! Пришли грабить средь бела дня…

— Послушайте, барин, — вновь вмешался человек в огромной соломенной шляпе, — не те нынче времена, чтобы нас в шею выталкивали! Адвокат, а новые законы не знаете. Прочтите лучше эту бумагу! Ведь Апетрикэ теперь председатель Народного совета нашей деревни. Мы устраиваем коллективное хозяйство и хотим присоединить ваши пять гектаров, что у нас в деревне, к нашей общей площади.

Почувствовав себя в безопасности, Михэлука поспешно расстегивает пряжку ошейника и далеко отбрасывает цепь. Потом пробирается поближе к галерее и прячется за фонтаном. Там он лучше услышит и увидит, что скажет и сделает старый барин. Но тот не говорит ни слова, беспомощно разевает рот и весь дрожит. Потом вдруг роняет трость и, задыхаясь, хватается обеими руками за перила галереи.