У преддверия - страница 4

— Леля дремлеть, Леля не мучится, — сказалъ онъ себѣ съ облегченіемъ.

Непривычная обстановка развлекала Глѣбова.

— Что у нихъ тутъ таракановъ! Неряхи! — подумалъ онъ, приглядываясь къ раковинѣ.

По корридору кто-то пробѣжалъ, горничная или акушерка.

— Если я пойду въ кабинетъ, то навѣрное поругаюсь съ тещей, — сообразилъ Алексѣй Дмитріевичъ и сѣлъ на табуретъ около стола.

Кухарка вздохнула и пробормотала что-то во снѣ. Вода въ чайникѣ глухо кипѣла и время отъ времени выплескивалась на плиту тонкой дымящейся струйкой. Глѣбовъ зѣвнулъ и положилъ голову на руки…

— Такъ вѣдь вотъ же онъ! — закричалъ кто-то надъ самымъ его ухомъ. Алексѣй Дмитріевичъ вздрогнулъ и открылъ глаза. Передъ нимъ съ полотенцемъ въ рукахъ стоялъ докторъ и хохоталъ.

— А говорятъ — сбѣжалъ. Не сбѣжалъ, а спитъ.

Кухарка проснулась и стремительно соскочила съ постели, хватаясь за голову.

— Что? Какъ? — задыхаясь отъ внезапнаго сердцебіенія, спросилъ Глѣбовъ.

— А тебѣ чего хотѣлось? — спросилъ докторъ, внимательно приглядываясь къ коту.

— Да говори же! — закричалъ Глѣбовъ.

— Поди, самъ посмотри! Чего привязался! — огрызнулся Николай Михайловичъ.

Глѣбовъ бѣгомъ выбѣжалъ изъ кухни.

— Только кухарочку обезпокоили! — сострадательно замѣтилъ докторъ и пошелъ за нимъ.

Черезъ полчаса докторъ и Глѣбовъ стояли въ передней; ихъ провожала теща.

— Я только сдамъ телеграмму и сейчасъ же вернусь, — суетливо сказалъ Глѣбовъ.

— Ахъ, mon Dieu! я такъ рада, такъ рада, что не вѣрю себѣ! — заговорила теща. — Я думала, Леля умретъ и все… Я спала и ничего не знала и вдругъ Леша прибѣжалъ… Ахъ, ужъ какъ я рада! — она потирала руки и, улыбаясь, щурилась отъ удовольствія.

— Maman думаетъ, что все это отъ лѣстницы, — вспомнилъ Глѣбовъ и захохоталъ.

— Это съ Еленой Павловной-то? А что же съ вами отъ лѣстницы ничего не дѣлается? — пошутилъ докторъ. Старуха громко засмѣялась и замахала руками.

— Allez, пожалуйста! всегда такія глупости! — Докторъ и Глѣбовъ вышли.

Какой-то молодой незнакомый малый мелъ лѣстницу; внизу, съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ, стояла жена швейцара и смотрѣла на улицу въ стеклянную дверь подъѣзда. Она оглянулась, пошла навстрѣчу Николаю Михайловичу и стала что-то тихо говорить, засматривая ему въ глаза умоляющимъ взглядомъ.

— Хорошо, я зайду, — сказалъ Николай Михайловичъ и обратился къ Глѣбову:

— Ты меня подожди, я сейчасъ.

Жена швейцара и докторъ скрылись въ маленькую дверь. Глѣбовъ сѣлъ на ларь и сталъ ждать. Ему вспомнилось, какъ этой ночью сидѣлъ здѣсь швейцаръ, потому что онъ, Глѣбовъ, не давалъ ему спать. Ему вспомнилось еще, что когда у него или у другихъ жильцовъ бывали гости, Андрей тоже не спалъ и не тушилъ лампы.

Докторъ вышелъ изъ швейцарской, за нимъ шла женщина съ ребенкомъ и горячо благодарила его. Въ ея глазахъ вмѣсто мольбы свѣтилась надежда и робкая радость.

Николай Михаиловичъ быстро надѣлъ шубу и вышелъ. Извощиковъ не было и они пошли пѣшкомъ.

— Что тамъ? — спросилъ Глѣбовъ.

— Тамъ? — началъ докторъ и нахмурился, — тамъ остается вдова и пять человѣкъ дѣтей, изъ которыхъ старшему десять лѣтъ.

— И надежды… никакой?

Въ эту минуту Алексѣю Дмитріевичу очень хотѣлось, чтобы надежда была и чтобы его собственное радостное настроеніе не омрачалось близостью чужаго горя. Докторъ пожалъ плечами.

— А вѣдь онъ мой коллега… до нѣкоторой степени! — сказалъ онъ и усмѣхнулся.

— Кто? — спросилъ Глѣбовъ.

— А вотъ, швейцаръ. Если допустить несомнѣнность жизни иной, откуда мы всѣ идемъ и куда возвращаемся, то мое мѣсто у преддверія: одинъ пришелъ, другой уходитъ; будь на стражѣ и… не спи ночь, — добавилъ онъ печально.

Алексѣй Дмитріевичъ засмѣялся. Докторъ вытащилъ изъ подъ шубы часы и остановился.

— Спать или завтракать? — задумчиво спросиль онъ и сталъ что-то соображать, глядя передъ собой въ туманъ и мглу петербургскаго зимняго утра.