У пределов мрака - страница 38

— Она кивнула ему головой! — возмутился Сидлер. — Что за привилегия у вас? Ведь она никогда не проявляла подобную вежливость по отношению ко мне и другим достойным горожанам.

— И, тем не менее, она поприветствовала меня! — с гордостью повторил Ганс.

— Это жестокая и глупая женщина, — воскликнул аптекарь Цукербайн. — Когда я оформлял патент на свой эликсир от болей в желудке в королевской конторе в Дрездене, и получил разрешение напечатать на этикетке герб Саксонии, я отправился в Гейерштайн, чтобы предложить герцогине мой эликсир. Знаете, что она сказала мне? Что любой листик медвежьей травки в тысячу раз полезней для здоровья, чем мое шарлатанское снадобье! Да, именно так она и сказала, бросив эту фразу мне в лицо! Я повторяю — это тупое животное, разбирающееся разве что в сене!

Раздалось рычание, похожее на рев бешеного быка, заставившее подпрыгнуть всех собутыльников.

На террасе появился пожилой мужчина в военном плаще, высокий и крепкий, словно дуб. Он бросил яростный взгляд на аптекаря.

Цукербайн, мерзкий эскулап… Твой эликсир — это ядовитое зелье, которое не лечит желудок, а вредит ему. Ты шарлатан и бессовестный клеветник! Если я еще раз услышу, что ты говоришь мерзости о графине Гейерштайн, я выбью из тебя дурь своей тростью!

Помощник мэра Pop, профессор Шпиесглас и Сидлер поспешно вскочили, приветствуя вошедшего, тогда как кабатчик воздел руки к небу, призывая всех присутствующих успокоиться.

Господин генерал… Здравствуйте, господин генерал Вашхольдер… — послышались смущенные голоса.

Вошедший не обратил внимания на этот лепет и обратился к кабатчику:

Бутылку вина и вечернюю газету… Нет, я не останусь на террасе, подайте заказ в общий зал.

Генерал упорно не хотел видеть никого из присутствующих; перед тем как покинуть террасу, он сделал незаметный знак Пиперману.

Клиенты Лебеволя не успели прийти в себя, как их внимание привлекло новое происшествие.

Из боковой улочки донеслись громкие крики, ругательства и угрозы, и большая толпа горожан хлынула из боковой улочки на Вассерштрассе.

В центре толпы шли два стражника, тащивших женщину в лохмотьях.

Что здесь происходит? — спросил герр Веттерфане.

Кто-то из горожан ответил:

Это фрау Зорн, колдунья, она очистила винный погребок и ограбила булочную. Теперь ее ведут в тюрьму, где она просидит до конца своих дней, если, конечно, ей не отрубят голову.

Пиперман с неудовольствием смотрел на происходящее.

Это несчастная женщина, она никому не причиняет зла, — проворчал он. — И она никогда не была воровкой… Вы позволите совершиться несправедливости, господин помощник мэра?

Герр Pop все еще не пришел в себя после дружеского кивка головой, которым наградил Пипермана генерал, а поэтому среагировал на слова бродяги, словно тот был достойным горожанином.

И он окрикнул стражников:

— Эй, в чем виновата эта женщина?

Один из стражников почтительно ответствовал:

— Она зашла к бакалейщику Драхе, господин, взяла у него небольшую булочку и выпила стакан вина. Но, когда нужно было заплатить, оказалось, что у нее нет денег. Поэтому Драхе потребовал, чтобы ее арестовали.

— Я честная женщина, — закричала арестованная, — и я хотела заплатить, но оказалось, что я забыла или потеряла кошелек.

— Все правильно, — проворчал Pop, — Драхе понес убыток, и он вправе потребовать наказания виновной.

— Конечно! — вскричал тощий человечек в зеленой блузе. — Пусть она расплатится со мной, или она заслуживает тюрьмы.

— Сколько она задолжала бакалейщику? — послышался внезапно чей-то голос.

Никто не обратил внимания, что возле террасы остановился всадник, молодой человек в дорогом костюме, на лице у которого читались отвращение и гнев.

— Сколько? — нетерпеливо повторил он, похлопав плетью по плечу стоявшего рядом горожанина с лицом, изуродованным оспой.

— Два шиллинга, — соврал владелец лавки.

Всадник бросил две монетки на землю, и лавочник кинулся подбирать их, прежде чем ими завладеют городские бездельники.

— Теперь отпустите женщину, — приказал всадник.

Стражники вопросительно посмотрели на господина Рора, и тот жестом приказал им подчиниться.

Разочарованная толпа постепенно рассеялась, но освобожденная женщина осталась на мостовой, пытаясь привести в порядок жалкие остатки одежды, еще остававшиеся на ней.