У самого Черного моря. Книга II - страница 8
— Его сбили…
Гибель друга потрясла Любимова. Многое пережил он. Многое выдержал. Но это известие до краев переполнило чашу…
Наутро у него резко поднялась температура.
Небо зовет
В палате все уснули.
Любимов осторожно приподнимает одеяло, рукой дотягивается до протеза. Берет. С надеждой смотрит на него. Невесело улыбается.
— Летчик Любимов… Анекдот какой-то. С такой-то ногой…
В душе поднимается ярость. Нет, сдаваться еще рано… Надо драться, драться до последнего!..
Вчера он примерил протез впервые. Острая боль сковала все тело…
Ничего, он пережил и не такие боли. Негнущиеся, словно не свои, чужие руки застегивают ремни. Шаг… Второй… Третий… Главное сейчас — выбраться в коридор. А то ненароком свалишься здесь — всю палату разбудишь.
Еще шаг… Осторожно… Вот уже дверь… Обратно до кровати добрался уже в изнеможении. Нет, отдыхать еще рано. Теперь — гимнастика и массаж. Держась за койку, приседает. Боль… Жгучая боль. Надо пересилить ее. Пересилить во что бы то ни стало! Теперь — согнуть ногу в колене. Еще раз…
— Вот черт, тебя уже по городу носит! — капитан Давид Нихамин обнял Любимова. — Привет тебе от наших. Велено взять тебя из госпиталя, отвезти к жене…
Любимов до глубины души рад однополчанину. Спрашивает:
— Слушай, ты мне друг?
— А ты сомневаешься?! Иначе бы не прилетел за тобой, — смеется летчик.
— Нет… Только скажи правду. Одну только правду. Что говорят в полку обо мне? О дальнейшем…
Нихамин нахмурился, помолчал. Видимо, он раздумывал, как смягчить удар.
— Рано о будущем говорить, Иван Степанович. Отдохнуть надо, подлечиться…
— Сейчас война, дружище… Ты это знаешь не хуже меня… Ты сам стал бы сейчас отдыхать?!
— Должно пройти какое-то время. Придется, видимо, поработать, пока затянутся раны, в тыловой части. У тебя огромный боевой опыт. Его нужно передавать…
— Ты не хитри… Мне все ясно. Но должен тебя огорчить — в тыловую часть я не поеду…
— Ладно, Иван, решим на месте. А сейчас — на аэродром. В госпитале — я заходил — документы твои уже оформлены…
Маленький Ут-2 шел на Чистополь.
— Смотри, какая красотища внизу! — кричит Нихамин. — Особенно отроги гор. То белые, то голубые, то зеленые.
Любимов менее всего был склонен сейчас к лирике. Неожиданно пришедшая в голову мысль не давала ему покоя.
Вдали показался Сталинград.
— А была, не была, спрошу! — решился Любимов. — Он не должен, не смеет отказать. Он же летчик. Должен понять.
Сталинград остался позади.
Любимов вытащил записную книжку, вырвал листок, написал: «Дай до Чистополя управление. Очень прошу». Подумал… И передал записку Нихамину.
Тот прочел, испуганно оглянулся.
«Дай!» — молили глаза Любимова.
Нихамин не выдержал, махнул рукой: «Бери!»
Так… Левая рука привычно лежит на секторе газа. Правая — на ручке управления самолетом. Ноги — на педалях. Мягкий нажим на ручку в левую сторону, одновременно — вперед левую ножную педаль. Левую. Там, где протез. Самолет накреняется, далекие предметы на горизонте медленно уходят вправо. Теперь обратно, в нейтральное положение. Одновременно — ручку и ножную педаль. Все. Самолет послушно выходит из крена, из разворота. Идет в прямолинейном горизонтальном полете. Теперь все так же вправо. Далекие предметы уходят влево. Снова рули нейтрально…
Чувствуя необычайный прилив энергии, Любимов громко и счастливо смеется. Впервые за несколько месяцев! Есть еще порох в пороховницах!
Полчаса, час, полтора часа… Отлично. Все идет как надо. Значит, он не погиб для авиации. Значит, он может летать. И будет летать!
Но что это? Как ножом, полоснуло по левой ноге.
Это с непривычки… Превозмочь боль! Не дать ей овладеть собой!
Он чувствовал, как спина покрылась холодной, липкой испариной.
Вот уже и аэродром. Нужно сделать круг, зайти на посадку. А боль нарастает, становится невыносимой. Кажется, он теряет сознание.
Последнее усилие! Нихамин не оборачивается. Значит, он ничего не чувствует. Значит, все идет как надо…
В Чистополе рана на ноге открылась. Около пяти месяцев пришлось ходить на костылях.
«Неужели это конец? — спрашивал сам себя Любимов. — Неужели я больше никогда не поднимусь в небо?! — Он не мог забыть того ощущения, когда летел с Нихаминым. — Нет! Рана затянется, уйду на фронт. Только допустят ли к самолету? Тем более к истребителю!»