У самой границы - страница 4

«Дон! Дон! Дон!» — звенело в ушах. Нет, это не в ушах звенит. Это поднимается караван по дауганским вилюшкам, Еще немного, и он втянется в долину.

«Дон! Дон! Дон!..» — все явственнее и громче гремят колокола. Яшка рассудил, что все равно порки не миновать: и за гюрзу попадет, и за то, что опять увел свою братию караван встречать.

От каравана отделился всадник в белой рубахе, белых широченных штанах, черной жилетке. Всадник — караван-баши. Стоило только какому каравану войти в долину Даугана, каждый караван-баши пришпоривал коня и рысью мчался к таможне или караван-сараю проверить, есть ли корм для верблюдов, узнать, где будет место для ночлега, принять новые грузы. При виде поселка остальные караванщики собираются в голову каравана, курят свои чубуки, разговаривают. Караван-баши — большой начальник. Каждый мальчишка мечтает стать или знаменитым кочахчи — контрабандистом или караван-баши, лучше — караван-баши. Летом — в чалме и белой одежде, зимой — в накрученных на голову шарфах из верблюжьей шерсти, в расписной, вышитой шубе, караван-баши проезжают по Даугану. Все знакомые низко кланяются им, курды снимают свои вязаные шапочки, русские стаскивают кепки, треухи. Каждому лестно поговорить с караван-баши, расспросить о новостях. Дорожный человек все видит, все знает. Многие караван-баши знали и уважали Яшкиного отца. От того, будет ли дорога отремонтирована в срок, зависело — вовремя ли пройдет караван. Яшка мечтал, когда вырастет, быть караван-баши, но сейчас у него с караванщиками отношения были испорчены…

«Дон, дон, дон!..» — Мерно идут верблюды, раскачиваются взваленные на горбы тюки, все ближе и ближе подходит караван. На передних верблюдах ковровая шлея, множество колокольчиков. Колокол подцеплен к грузу еще и последнего в десятке верблюда. Уздечки, как недоуздки, привязаны к кольцу седла впереди идущего. У ленивых носы проколоты, палка с набалдашником вставлена в ноздрю, с другой стороны — ременная петля. Идут верблюды быстро, словно в такт этой гремящей музыке ставят в пыль широкие тяжелые подушки ног. Ритмично раскачиваются тюки на боках.

Яшка наметанным глазом определил, в каком мешке сахарный песок, вскочил, ткнул самодельным ножом. Из мешка потек белый ручеек. Яшка подставил лист лопуха, с десяток шагов бежал рядом с верблюдом, потом заткнул прореху жгутом травы, скрылся в бурьяне.

Уж он-то знал, как надо резать мешки. Весной Алешка перестарался и так полоснул по мешку, что песок ручьем потек на дорогу. Убежал бы Алешка — ничего бы им и не было. А он перепугался и давай затыкать прореху чем попало. А песок все течет да течет. Алешка оттянул края прорехи, хотел веревкой завязать, караванщики его, голубчика, и сцапали. В таможне дознались, кто еще был. Стоимость сахара взыскали с отцов. Отцы взыскали с сыновей… Горьким показался Яшке тот сахар. После этого случая Яшка с сахаром связывался лишь тогда, когда ничего более толкового не попадалось. То ли дело орехи или урюк! Ширнешь ножичком — и в бурьян. А караван идет себе и идет, верблюды шагают, тюки раскачиваются. А из прорехи орешки тюк да тюк, то один, то другой. Караван ушел — только и остается пройти по дороге, добычу собрать… Рубашку потуже подвяжешь, полную пазуху орехов или урюка наберешь — любо-дорого!

Яшка сел в излюбленном месте за валунами, дождался свою команду. Все четверо сосредоточенно слизывали с листьев лопуха сахарный песок, когда до них донесся быстро нарастающий гул. Яшка вскочил, выглянул из бурьяна. Но пока ничего не было видно. Тогда он, держа завязанную руку на отлете, приложил ухо к земле. Гул усилился.

— Кони! Так гудит земля, когда скачет табун лошадей.

— Казаки! — испуганно крикнул Нырок.

В долину вливался казачий эскадрон. Развернувшись веером, он на рысях шел прямо к поселку.

— Белые!

Яшка знал, что значит приход белых. Отец — красный, член Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Ребята сорвались с места, помчались вдоль дороги. Поздно: передовые разъезды казаков перешли на галоп. Слыша за спиной все усиливающийся топот, Яшка и его товарищи со всего разбегу повалились на землю, замирая от страха, притаились в бурьяне.