У себя дома - страница 36
Она всхлипнула и зарыдала, и все бабы принялись ее успокаивать. Но она плакала, и все были пьяны — на столе в графине почти ничего не осталось, а бутылки из-под водки давно валялись на подоконниках.
Иванов, хитро улыбаясь, потянул к себе творог в тарелке и сказал:
— Вороне где-то бог послал по блату сыру…
И Гале это показалось таким смешным, ну, смешнее всего на свете. Она громко, неприлично расхохоталась, но никто и не вздумал обратить на нее внимание.
Тася опять пошла стучать каблуками, выкрикивая: «Раздайся, народ, меня пляска берет!» И все говорили, что-то доказывая, проклинали бывшую заведующую, костили Иванова, тут же оборачиваясь к нему и похлопывая по плечу:
— Ты не обижайся, Иваныч, мы ведь по-свойски.
Он не обижался, кивал головой и тихо съел всю тарелку творогу.
— Люблю творог! — доверительно сказал он Гале. — Эт-то еда! А тебя замуж отдадим, дай срок, гулять будем, пить будем. Правильно я говорю?
— Правильно! — подтвердила Галя.
Люся Ряхина сказала:
— Боже, до чего я пьяная, в Иванова влюбилась, тьфу!
Пошла в сени, забрала сестру и ушла. А Иванов упал головой на стол и захрапел. Подпасок Петька мирно спал на кровати.
Костя один казался не пьяным, распоряжался и наводил порядок, и за это Галя полюбила его еще больше.
— Ольгу надо домой довести, — доверительно сказал он Гале. — Эти доберутся, а ей далеко. Я пойду.
— Я тоже! — сказала Галя.
— Как хочешь. Тогда я и тебя отведу.
Он поднял Ольгу со стула, поставил перед собой и сказал:
— Домой, девица! Твой там уж заждался.
гаркнула Ольга, —
— С вами повесишься, — сказал Костя добродушно. — А ну, пошли, ножками, ножками!
Они вышли на улицу. Навстречу шли в темноте двое каких-то мужиков.
— Доярки гуляют! — сказал один с завистью.
— Это они умеют, — сказал другой. — Бабы здоровые…
орала Ольга, раскачиваясь вовсю и толкая Галю и Костю, поддерживавших ее с боков.
Костя посмеивался, и Гале было весело. Земля была мягкая и покачивалась под ногами. Чем дальше, тем она качалась все сильнее, и свежий воздух не помогал, а, наоборот, только больше опьянял. И вдруг у Гали что-то щелкнуло в голове, и она стала плохо слышать, и вообще весь мир как будто закрыла пелена. Она откуда-то издали увидела себя, Ольгу, Костю, но временами забывалась и только усилием воли опять возвращалась и видела. Она понимала, что очень пьяна, что нужно держаться, шагать, но ноги несли куда хотели, и ей уже не было смешно, а только дурно, тяжело, плохо. Она вдруг вспомнила этот страшный графин на столе, и ее затошнило от одного воспоминания. Ее так затошнило, что она не могла ступить шагу.
Но потом все прошло, она успокоилась и сказала:
— Ну, пошли, что ли.
Ольга сидела на дороге, раскачиваясь и напевая что-то похожее на молитву. Костя подхватил ее, как куль с овсом, и они опять потащились куда-то.
Был лес, была картошка, было фантастическое озеро со склоненными ивами, и в крохотном оконце светился огонек. Галя была в восхищении от Кости: что он такой умный, такой трезвый, нашел дорогу. Они сдали Ольгу на руки ее мужу, который не удивился, не рассердился, поговорил с Костей о каких-то покрышках, которые ему обещали достать.
сказала Ольга.
— Ладно, — добродушно сказал Костя, — с тебя пол-литра за доставку.
Ольга выругалась.
— Смотри ты! — удивился Костя. — Способная еще!
Они с Галей пошли обратно. На болоте он взял ее на руки и перенес. У него была колючая щетина на щеке. Ей захотелось, чтобы он стал ее мужем, чтобы ходить с ним за стадом, забыть обо всяческих заботах, жить потому, что так нравится…
Она немного протрезвела и шла, почти не шатаясь. Идти нужно было далеко, за пруды и церковь, и это ее радовало. Ее больше не тошнило, а просто был пресный, спокойный хмель.
Они прошли мимо коровника. В загоне виднелись темные силуэты коров. По плотине прыгали лягушки.
— Хочешь посидеть? — спросил Костя.