Убегающий от любви - страница 14

– Как вы думаете, – уловив мой взгляд, спросил он. – Золотые зубы вписывать?

– Не надо. Вы же не в Бухенвальд едете! У моего друга платиновый клапан в сердце – он и то никогда не вписывает! – Но это сказал не я, а появившийся Спецкор. Одет он был точно так же, как в день, когда я увидел его впервые, только, кроме фотокоровского короба, имелась еще большущая спортивная сумка.

– Я так и думал! – облегченно вздохнул Торгонавт.

– А вот перстенек запишите. За контрабанду могут в Бастилию посадить!

– Бастилию сломали… – грустно отозвался Торгонавт и покосился на свой массивный золотой перстень с печаткой в виде Медного всадника.

– Какие еще трудности? – в основном к Алле с Филиала обратился жизнерадостный Спецкор. – Заполняю декларации. Оказываю другие мелкие услуги. Плата по таксе. Такса – пять франков…

– А в рублях берете? – спросил я.

– По-соседски… На чем застряли? – Он пробежал глазами мой бланк и достал ручку. – Типичный случай… Запомните: прибыли вы из СССР.

– Странно…

– Ничего странного. На обратном пути напишете: «Прибыл из Франции». Если, конечно, вернетесь… И не ищите логики в выездных документах. Это – сюр! А сколько у вас рубликов с собой?

– Тридцать четыре… с мелочью…

– Больше тридцати нельзя. Строго карается. Пишите – ровно тридцать.

– А если проверят? – ненавидя себя за трусость, тем более в присутствии Аллы с Филиала, проговорил я.

– Нужно уметь рисковать! – подмигнул Спецкор. – Оружие спрятали надежно?

– Мое оружие – советский образ жизни!

– Неплохо, сосед! Декларацию сами подпишете или тоже доверите мне?

Я подписался под десятком «нет» и спросил:

– А почему вы называете меня соседом?

– Потому что в отеле мы будем с вами жить в одном номере.

– Откуда вы знаете?

– Пресса знает все. Списки проживания составлены и утверждены в Москве, а я подполз и разведал.

– А я с кем буду жить в одном номере? – спросила Алла с Филиала.

– Обычно такие очаровательные женщины живут вместе с руководителем…

– Вот как? – произнесла она с таким холодным недоумением, словно понятия не имела не то что о Пековском – вообще о принципиальных физиологических различиях между мужчиной и женщиной.

– Виноват! – покраснел Спецкор. – Не рассчитал-с! Просто не знаю с кем… Не интересовался. Но если предположить, что наша генералиссимша будет жить, естественно, одна, то вам остается во-он та юная женщина, которые еще есть в русских селеньях…

И Спецкор показал на румяную плотную девушку, одетую в ярко-синюю куртку-аляску и белые кроссовки, вроде тех, что в магазинах потребкооперации продают колхозникам в обмен на определенное количество сданных мясопродуктов. Рядом с ней стоял болотного цвета чемодан, надписанный совсем как для выезда в пионерский лагерь: «Паршина Маша. К-з «Калужская заря».

Это была Пейзанка, значившаяся в моем блокноте под номером восемь.

– Девушка, вы уже заполнили декларацию? – игриво крикнул ей Спецкор.

– Не-ет еще… – смущенно ответила она.

– Могу помочь. Недорого. Всего пять франков. Труженикам сельского хозяйства – скидка! – И с этими словами Спецкор направился к ней.

– Я очень рада! – призналась мне Алла с Филиала. – Очень приятная девушка, правда? Вы знаете, я боялась, что меня поселят…

И тут, легка на помине, появилась Пипа Суринамская. Точнее, сначала в зал вбежал прапорщик, огляделся и, зачем-то придерживая отъехавшую стеклянную дверь, крикнул:

– Здесь, товарищ генерал!

Тогда состоялся торжественный вход царственной Пипы Суринамской в сопровождении толстого генерала, на красном лице которого были написаны все тяготы и излишества беспорочной многолетней службы. Следом за ними перекособочившийся сержант, очевидно водитель, впер гигантский чемоданище, имеющий к обычным чемоданам такое же отношение, как динозавр к сереньким садовым ящеркам.

– Здорово, хлопцы! – поприветствовал генерал хриплым басом и, небрежно отдав честь, поздоровался за руку с вытянувшимися во фрунт Буровым и Другом Народов. – Как настроение?

– В Париж торопимся! – тонко намекнул на непунктуальность вновь прибывших Друг Народов.

– Ничего – теперь уже скоро, – утешил генерал Суринамский. – Три часа – и там. Десантируетесь прямо в Париже… А мне на танке три недели ехать!