Убеждение - страница 11

Ехали двенадцать дней — мимо Мценска, Орла, Тулы… Эти города казались им, не видевшим до того времени ничего лучше Новгород-Северского, неописуемо красивыми и громадными. Но что же почувствовали они, когда ямщик еще до света разбудил их, спавших в кибитке, громким возгласом:

— Господа, не хотите ли взглянуть на Москву?

Сон в минуту слетел с Ушинского, он вскочил и, стоя на передке, во все глаза смотрел, не понимая, неужели это один город обхватил полгоризонта? Москва была еще далеко, едва виднелась в светлом утреннем воздухе, но уже покоряла своим величием. Потянулись бесчисленные деревеньки и поместья, обступавшие матушку Белокаменную со всех сторон. Но вот и застава — документы показаны, шлагбаум открыт, кибитка застучала по городской мостовой в путанице кривых улочек. Остановились неподалеку от Сухаревой башни, и, едва были внесены в номер вещи, Константин развязал чемодан, переоделся и через четверть часа уже выходил за ворота гостиницы.

— Куда так торопишься? — спросил ямщик.

— В Кремль, голубчик… Кремль хочу посмотреть.

Москва поразила его — и Сухарева башня, куда вода поднимается, чтобы потом взлететь красивым фонтаном на какой-нибудь площади; и блестящие магазины Кузнецкого моста с саженными стеклами; и громадный театр, глядя на который, задрав голову, можно потерять фуражку; и Охотный рынок, где, казалось, собралась ярмарка; Китай-город с громадным гостиным двором; прекраснейший памятник Минину и Пожарскому… Но все эти впечатления померкли, когда, оставив тряские дрожки, прошел он за стены Кремля. Стоя на небольшой площадке, Костя был окружен златоглавыми соборами, церквами, дворцами. Какой-то человек, заметив его изумленный вид, взялся за полтинник показать весь Кремль.

Семен Глотов встретил земляков с шумной радостью, с распростертыми объятиями и поцелуями. Громогласно объявив о своем желании содействовать в устройстве на квартиру, он тут же потребовал деньги «на обзавод». Собрав же их малую толику, исчез бесследно. И появился лишь через неделю — опухший, хмурый, виноватый… Все пропил… Брат его, Василий, еще в гимназии тоже изрядно поклонявшийся Бахусу, последовал примеру старшего братца и вскоре куда-то сгинул. Костя понял: с такими товарищами ему не по пути. Он снял дешевую комнатушку недалеко от здания университета и подал на имя ректора прошение о допуске его к вступительным экзаменам.

Он сдал их успешно и был зачислен на юридический факультет.

«Жизнь человечества остановилась бы на одной точке, если бы юноши не мечтали».

С глубоким волнением входил студент Константин Ушинский в здание университета на Моховой улице. Открытый в середине XVIII века стараниями великого Ломоносова, Московский университет за восемь с половиной десятилетий выпестовал столь многих знаменитых людей России, что одно воспоминание о них вызывало душевный трепет. Шагая по гулким коридорам, распахивая двери в просторные кабинеты, Константин представлял, как учились и мужали здесь будущий опальный сатирик, враг Екатерины, издатель язвительного «Трутня» — Новиков и автор знаменитого «Недоросля» — Фонвизин. А в недалеком прошлом студентом Московского университета был Александр Полежаев, сочинивший свободолюбивую поэму «Сашка», за которую Николай отдал поэта в солдаты и сослал на Кавказ. Начинал здесь учиться десять лет назад и Виссарион Белинский, да был исключен якобы из-за «плохих» способностей… А теперь этот «неспособный студент» стал всероссийски известным критиком — его статьи увлеченно читали и московские студенты, с нетерпением ожидая каждый номер «Отечественных записок» из Петербурга. «Есть Белинского статья?» — «Есть!» И она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом, со спорами, и… трехчетырех верований, уважений как не бывало», — вспоминал позже Герцен.

…Гудели переполненные аудитории, звонкоголосо шумел дешевый трактирчик «Великобритания». Это был своеобразный студенческий клуб — здесь можно было не только перекусить, но и узнать политические новости, просмотреть газеты, найти популярную книгу. На стене тут висело расписание лекций, служители предупреждали посетителей о начале занятий.