Убежище - страница 13

– Не буду говорить, что ты не права, – сказала Фейт. – Я этого не знаю.

– Тогда как же ты смогла сделать это? – спросила Хоуп. – Как ты смогла остаться здесь и пустить в свою постель Эрвина?

– Я говорила себе, что моя неудовлетворенность идет от Сатаны, который старается увести меня от истины. Но, как ты уже, наверное, догадываешься, – она подвернула платье вокруг ног, – это не сработало. Иначе меня бы сейчас здесь не было. Я была бы защищена от твоего «опасного влияния», как сказал сегодня папа, после того как ты ушла из парка.

– Очень мило с его стороны, – пробормотала Хоуп. – Предполагаю, что он несколько иначе относится к блудным родственникам, чем библейский отец?

– Он сказал, что библейский блудный сын был скромным и раскаивался. – Фейт посмотрела в сторону кладбища. – Если тебе от этого станет легче, думаю, ему было трудно от тебя сегодня отвернуться.

Хоуп не хотелось это обсуждать. У нее не осталось к отцу никаких чувств. А положительных и раньше было слишком мало, чтобы от них отталкиваться.

– А что мама говорит насчет твоей проблемы с Эрвином?

– Говорит, что рождение ребенка мне поможет. Но она признает, что одиночество, скорее всего, никуда не исчезнет.

– Ты не считаешь, что это трагедия?

– Что именно?

– Знать, что тебе уготована жизнь в одиночестве до конца своих дней, а ты красивая, здоровая и тебе всего восемнадцать?

Фейт прикусила губу, обдумывая слова Хоуп.

– Думаю, что она считает, что это бремя, которое должны нести женщины, и нести вместе, – сказала она наконец.

– Почему? – спросила Хоуп.

– Ради большей награды, которую мы получим после смерти.

– Но ты сказала, что не уверена в правильности учения церкви. А это означает, что твоя жертва может оказаться совершенно напрасной.

Молчание.

– Ты не обязана оставаться здесь, Фейт, – сказала Хоуп. – Есть еще весь остальной мир.

– А как же мама? А сестры? У меня здесь племянники и племянницы и все друзья.

Хоуп заметила, что она не упомянула ни мужа, ни отца.

– Ты не можешь прожить всю жизнь ради других людей, – сказала Хоуп. – Позволь им принимать собственные решения и сама решай за себя.

– Но я не такая сильная, как ты, Хоуп. Я не уверена, что смогу жить самостоятельно. Кроме того, иногда слова церкви проникают мне в душу. Иногда я думаю, что папа прав.

– Я тоже так думаю, – сказала Хоуп. – Возможно, он не прав только в определенных вещах. Я верю, что важно жить правильно, быть честной, помогать другим, развивать свои способности. Но разве здесь подходящее место для всего этого? А твой малыш? Если родится девочка, ты хочешь, чтобы она была одной из множества жен? Чтобы ей пришлось терпеть эмоциональный голод, пока муж находится с бог знает какой по счету женой? Чтобы у нее не было никакой надежды на жизнь без всепоглощающего чувства вины?

Фейт подняла голову, чтобы посмотреть на сестру, и луна окатила ее лицо серебристым светом.

– Ты смогла дать своему ребенку что-то лучшее?

– Надеюсь, что да. – Хоуп прижалась лбом к одной из холодных металлических цепей, на которых висели качели. – Не могу гарантировать, но я, по крайней мере, увеличила шансы.

– И ты готова согласиться с тем, что больше никогда не увидишь своего ребенка?

Вопрос Фейт был грубоватым и в некотором смысле даже безжалостным, но в ее голосе не было ни малейшего осуждения. Только искреннее желание понять, о чем жалеет Хоуп, как она жила и действительно ли мир за пределами общины – лучше.

– Было время, когда я этого не принимала. Но мне пообещали, что ее отдадут в хорошую семью, и я пока еще верю тем, кто мне это сказал. – Хоуп представила себе молодого и привлекательного администратора «Дома рождений». Паркер Рейнольдc поддерживал ее в один из самых трудных моментов жизни. И Лидия Кейн, такая энергичная в своем возрасте, подавала ей высококлассный пример того, какой может быть женщина. Они вдвоем вдохновили Хоуп собрать свою жизнь по кусочкам, какие бы препятствия ни встречались ей по пути, и стать медсестрой-акушеркой. Но для этого ей пришлось уехать из Инчантмента. Она не могла жить там, где все будет напоминать ей о ребенке, которого она отдала, и дразнить возможностью когда-нибудь столкнуться с собственной дочерью.