Убить мажора - страница 26
Сергей встрепенулся, услышав неожиданные резкие слова, словно пришел в сознание. Поглядел на возбужденно рассказывающего китайца, с волосами собранными на затылке в пучок, отметив, что заметил это именно сейчас, когда увидел вздувшуюся на его лбу кривую синюю жилку. Она, побагровев, вздулась, но старик не замечал этого, он продолжал вещать. Сергею стало неожиданно душно. Тошнотворный ком подкатил к горлу.
— Извините… извините меня, мне пора… — поднимаясь, сказал Сергей, перебивая китайца. — Мне пора!
— О, что ты, Небоподобный, не беспокойся! Ничего… — тоже поднимаясь и раскланиваясь, ответил старик.
Сергей выскочил из-за стола.
— Спеши, спеши… но помни: процветание — будет найдено в справедливости… Если утром познаешь правильный путь, значит вечером можно умереть! — бросил старик Сергею в след, когда тот уже бежал на выход.
Сергей выскочил из пивной, споткнувшись на пороге и едва удержавшись на ногах. Все казалось каким-то странным сном.
«А может, это и был сон?» — подумал Сергей, теперь он не был уверен, что увиденное и услышанное в пивном подвале, было реальностью. И не был уверен, что старик-китаец действительно был в пивной. Все перепуталось: реальность с вымыслом, фантазии с пивом, пиво с димедролом…
В этот момент, Сергею казалось, что он перестал принадлежать себе, став невесомым и понесся словно мотылек летящий на свет, на яркий свет стремительно приближающихся огней, парализующий и скрипящий, свистящий тормозными колодками и шинами об асфальт. Услышат тупой удар, даже не почувствовав, как столкнулся с чем-то грузным и тупым, после чего образовалась кромешная темень.
Несколько секунд было тихо. Может быть две секунды. Может быть три. Потом, в этой темноте, хлопнула автомобильная дверь, и послышался голос:
— Твою-то мать! — произнес он. — Mother» s fucker, блядь! Fuck you, сука!
«Голос… голос… Чей же это голос? — думал Сергей оказавшись в мягкой темноте, — может, голос Артура Могилевского? — стал перебирать в уме Сергей. — Или это голос Вениамина Степановича? Что ему от меня надо? Точно! Это отец Артура!» — непослушное тело Сергей резво оторвалось от земли. А потом в глаза снова ударил яркий свет фар…
Часть вторая
Новый день наступил в полдень. Сергея разбудило солнце. Оно ненавистно топталось по его лицу.
— Нет! Не надо… — бормотал Сергей в полудреме.
Оно прыгало на его лице, всем своим грузным телом. Телом в тяжелых ботинках. Жесткими подошвами ботинок в крови, сочащейся из носа, прилипая к лицу, щеке, виску, уху. Сквозь тяжелые подошвы пробивались колючие солнечные лучи, слепящие и карябающие глаза, веки и разбитые на зубах губы… У солнца было лицо Могилевского.
— Не-е-ет… — стонал Сергей.
У солнца было лицо Могилевского… Могилевского Вениамина Степановича, отца Артура!
— Не-е на-а-адо!.. — тяжко простонал Сергей.
— Что, дружок, больше не надо? — глухой голос неожиданно материализовался в звонкий голос Артура. — Половину бутылки-то съел… половина — еще осталось!
Сергей, приоткрыл мутный правый глаз, и попытался сфокусировать его на голосе. Перед глазом плыли неразличимые предметы, и тогда он разлепил второй:
«Стул?.. — подумал Сергей, увидев предмет похожий на стул. — Стол?.. — Сергей присмотрелся к предмету стоящему рядом со стулом, — стол на колесиках! — в проеме окна, раскачивался темный силуэт человека, с размытыми чертами лица и нимбом над головой из ослепительных ярких и переливающихся солнечных лучей. — Он?!.. Вениамин Степанович?.. Вот он… — Солнце!» — мысленно произнес Сергей, и даже услышал свой собственный голос, почувствовав в нем нотки органного звучания. Словно он, голос, возвестил о пришествии мессии:
— Послушайте, Вениамин Степанович…
— Вот те на… Что, Сережа, перепил? Не узнаешь? Это я — Артур…
— Да! Да! — бормотал Сергей, приходя в сознание.
— Я — Могилевский… но только — Артур! Ты — Сергей… Ты в моем доме… Очнулся? Очни-ись! Слышишь?
— Да, да… — часто замотал головою Сергей, вставая. — Очнулся, очнулся…
— …от он — Красавец!
— Слушай, Артур, на счет завтрака…
— А что с завтраком? — не понял Артур.
— Ну… то, что ты заказывал: гренки на раститель… — не договорил Сергей, смущенный внезапным хохотом. Могилевский хохотал в голос, как сумасшедший, — Артур, ведь, ты… это… не серьезно?