Убить перевертыша - страница 9

— Глупо лезть под пули. А болеть за целостность державы — это совсем другое дело. Вот я и предлагаю вам потрудиться во имя русской государственности.

Он похрустел огурцами, заинтересованно поглядывая на собеседников.

— Ну, чего притихли?

— Слушаем.

— Ответьте-ка мне, что, по-вашему, хуже всего на свете?

Усмехнулись, переглядываясь.

— Ну?..

— Предательство ненавижу, — угрюмо сказал Кондратьев.

— Та-ак, значит, главное усек. Именно предательство. Нас предали. Нас лично и всю нашу страну.

— Ни для кого это не секрет. Но хотелось бы знать, кто персонально?

— Сакраментальный вопрос. Но если я назову имена, вы ведь потребуете доказательств?

— Бакатин?

— Может быть. Когда его назначали на госбезопасность, он заявил: "Я пришел сюда, чтобы разрушить комитет". И разрушил. Но не проще ли предположить, что он выполнял чью-то волю?

— Горбачев?

— У этого на лбу написано: иудино семя. Но одному столько дерьма не навалить, кто-то его поддерживал под локотки, подталкивал.

— Кто еще?

— Могу назвать некоторые имена, но это ничего не даст. Нужны доказательства, документы нужны.

— А они есть?

— Возможно. Недавно выяснилось, что спецслужбы ГДР собирали сведения о наших иудах. Вы же знаете немецкую дотошность. Разведка у них со времен Фридриха была первой в Европе. У нас сбор компромата на руководящих деятелей был запрещен, а они это делали…

Опять кто-то загоношился за окном. Миронов встал, выглянул на улицу. Сексуально озабоченного Арнольда не было. Стояли на дорожке двое, по виду точно такие же дебилы, задрав головы, что-то высматривали в окнах верхних этажей. Подумалось, что дебилов в нынешней Москве не меньше, чем прежде комсомольцев. Откуда только вылупились они в таком количестве?..

Миронов оглянулся, увидел, что Ленард смотрит на него с напряженным ожиданием, и догадался: именно ему предлагается заняться поисками этих документов, поскольку именно он знает Германию и язык.

— Ну и что? — спросил он, садясь за стол. — Ну, добудем эти документы, а дальше?

— Там имена, там факты.

— Кому это теперь нужно?

— Нам. Тебе, мне, ему вот, Федору Кондратьеву. — Ленард говорил нервно, почти раздраженно. — Эти имена в престижных списках, эти люди сейчас у власти. Разоблачение сволочей — разве не наша с вами обязанность? Если хоть одному подставим ногу, считай, десять грехов отпустится.

— А я вроде бы безгрешный…

— Так ведь продают Россию! — совсем уж неприлично заорал Ленард. Оптом и в розницу продают. Тебе все равно?!

Миронов потянулся к бутылке, разлил водку.

— Давайте выпьем. Когда-то мы играли в сыщики-разбойники, клялись: "Предатель не имеет права жить".

— Это ответ?

— Копаться в говне властей предержащих нет никакого желания. Но предателей надо изводить. Это во мне с детства.

— Тогда давай. Подбери одного-двух помощников, кому веришь. Есть такие?

— Найдутся.

— Тогда чокнулись. А потом я вам кое-что расскажу. Не все накинулись на рыночное хлёбово, что у нас, что в Германии, есть еще настоящие люди и там, и тут. Ну, подняли.

Они выпили и долго, молча закусывали.

На сорок втором километре Рижского шоссе их обогнал черный «Мерседес», обдав ветровое стекло веером брызг. Эта новая дорога — что тебе европейский автобан — широка и чиста, машины на ней редки, и выбоин с дождевой водой наищешься. А тут совпало. Миронов выругался и принял на обочину, чтобы протереть стекло, а заодно поставить «дворники», о которых, выезжая, всегда забывал. Вылез, осмотрел свой видавший виды «жигуленок» и еще раз выругался.

— Не порть настроение, — сказал сидевший сзади Мурзин.

— Нашел из-за чего злиться, — в свою очередь проворчал Маковецкий, третий собрат неразлучной троицы, которую сами они именовали коротко и многозначительно — МММ.

— Только сегодня машину вымыл.

— Чистота в наше грязное время — нонсенс.

— "Мерс" вон блестит.

— Там хозяева жизни. О чем тебе и напомнили.

Миронов ничего не ответил, сел за руль и «жигуль», хоть и был старой первой модели, в простошоферьи именуемой «копейкой», резво взял с места и уже через минуту пел заслонками, клапанами и еще чем-то на сверхстокилометровой скорости.

Неразлучной эта троица назвала себя "на заре туманной юности", когда все были одинаковыми лейтенантами (о чем, впрочем, мало кто знал, поскольку никто и никогда не видел их в военной форме), учились на одном отделении журфака МГУ, ходили в одно и то же кафе, что на углу Столешникова и Петровки, и брали по стакану одного и того же портвейна — "Три семерки". Учились они не для того, чтобы потом корпеть над бытовыми заметками в районных газетах. Их ждали более значимые дела. Известно же: работа корреспондентом — самое надежное прикрытие для разведчика. Журналист может лезть в любую дыру, задавать самые дурацкие вопросы. Но, чтобы не вызывать подозрений, нужно быть действительно хорошим репортером, классным интервьюером.