Убитый - страница 5

Я любил посидеть с ними, особенно по вечерам. Нравилось мне кроссвордик решить, да и по телевизору иногда чего-нибудь приятственного показывали. Как-то раз я даже смотрел на секс вживую — то есть, это уже не по телевизору — только вот это как раз приятственным никак не было, так я даже и не досмотрел.

— Ендрек, поговорил бы ты с Яцеком, — как то раз, вечером, сказала Нюнька мужу. — Ребенок должен знать, что у него отец есть. А то ты знаешь, он совсем в школу не ходит? Шатается по ночам неизвестно где, с какими-то хулюганами связался. Сейчас по телевизору столько показывают, еще кто нападет на него, или чего другого. Сам он сейчас шатается с теми, Рудлевскими, что уже отсидели свое в исправительной. Слышишь, что я тебе говорю? Ендрек? Займись им хоть чуть-чуть.

— Хорошо, Нюнька, — сказал пан Анджей.

Но, возможно, он что-то другое сказал. А какое значение, что он там сказал?

Если к нулю прибавить нуль, то не всегда получится нуль. Иногда, к сожалению, равняется и Яцек. Или там Михал, Ендрек, Алик… Оно всегда так, если у тебя такие предки, паршивые, совершенно паршивые перспективы, и тебе двенадцать-тринадцать лет.

Я знал, что Яцек чувствует. У меня самого такой отец был.

Вот мать у меня, к счастью, была другая. Обычная, серая женщина, зато имеющая чувство собственного достоинства, а это означало, что нулем она не была, о нет! И она не хотела быть прибавкой к нулю, так что отца моего отправила пинком в задницу. Мне кажется, что тип этот летит еще до сих пор. И так ему и надо. Только вот Нюнька так не умела.

Я понимал, почему Яцек волочится ночами со старшими дружками. Я просто был переполнен этим пониманием. У этого пацана судьба шла как по рельсам.

Как-то ночью я подождал возле дома, в котором он жил. Дождался только в начале двенадцатого. И взял на себя работу, которую пан Анджей никак выполнить не мог. На эту одну-единственную ночь я заменил Яцеку отца. Я разобрал паршивца на куски — еще раньше я обдумал мельчайшие подробности демонтажа, так что глаза выколупал еще перед тем как переломать обе руки. Потом поломал ноги, чтобы не удирал и весьма старательно обработал колени, потому что у меня мурашки по коже ползали при мысли о том, что он бы мог еще в своей жизни ковылять. Вопли и рыдания были такие, что вечно безразличный дом ожил. Я терпеливо подождал, пока где-то далеко не завыла сирена скорой помощи, ехавшей в сопровождении полиции. Только лишь тогда, в самом центре громадного круга зевак, шикарно невидимый, я отпихнул в сторону Нюньку, маму Яцека, и осколком стекла отрубил говнюку его перец. Если бы я это сделал раньше, пацан мог бы и кровью изойти. А я не хотел его убивать. Ведь сам он меня не убил. Так, немножко ногами пинал, а потом жену держал; а убили нас его дружки.

Мне просто хотелось, чтобы Яцек как-то поправился. Я верил, что он поправится; я дал ему шанс и вернул в общество. У меня была какая-то странная уверенность, что сам он уже никого и никогда пнуть не сможет. И станет Яцек порядочным человеком.

Какой-нибудь тип с женой вернутся вечером домой. Он не будет нулем, и она им тоже не станет. Поссорятся о чем-нибудь и помирятся. Она возьмет книжку в ванну, а он помоет ей спину. В таком мире, где люди вечерами просто возвращаются домой.

Я подумал, что ради такого видения стоило бы вернуть обществу всех Яцеков в городе. Ведь так, по честному — почему бы людям вечером нельзя было бы вернуться домой?

— Ну что, все уже? — спросил ангел-переговорщик. — Мучаешься, мужик в этой подворотне. Выйди и поговори со мной.

— Оставь меня в покое, — ответил я. — У меня тут чертовски красивая мечта.

— Ты мертв, и она тоже мертва, — сказал он грубо, но я услыхал, что никакого удовлетворения он от этого не получает — так, просто запланировал шоковую терапию. — Вылезай уже из этого чертового места, ну!

— У меня чертовски красивая мечта, — повторил я.

— Знаю. Ты мечтаешь про то, как убить всех проигравших пацанов.

— Я их не убиваю, но возвращаю обществу. Я тут обдумал шикарную превентивно-воспитательную систему. Конспект дать?

— Вылезай из подворотни.