Убивая Еву - страница 10

Высунувшись навстречу морозным порывам ветра, я вглядываюсь в горизонт. Небо от земли отделено серым, еле заметным лезвием ножа. Не исключено, что это оптический обман, поэтому я достаю из кармана куртки очки и снова смотрю. Это земля. Россия. Пытаясь собраться с мыслями, я выглядываю из люка, и тут сзади подходит Вилланель, прижимается холодной щекой к моей.

Она шмыгает и вытирает нос рукавом.

– Когда доберемся, будешь делать все, что я скажу, ладно?

– Ладно. – Я наблюдаю, как постепенно материализуется силуэт Санкт-Петербурга. – Вилланель?

– Да.

– Мне страшно. Я, блин, реально, до чертиков боюсь.

Она засовывает руку под мой свитер и кладет ее мне на сердце: – Не проблема. Бояться, когда ты в опасности, – это нормально.

– А ты боишься?

– Нет, но я же ненормальная. Сама знаешь.

– Знаю. Я не хочу тебя потерять.

– Ты не потеряешь меня, pupsik. Но ты должна мне доверять.

Я оборачиваюсь к ней, и мы обнимаемся, мои руки – в ее грязных волосах, а ее – в моих.

– Хороший был медовый месяц, правда? – произносит она.

– Идеальный.

– Ничего, что я психопатка?

Я напрягаюсь:

– Я никогда тебя так не называла. Вообще никогда.

– В глаза не называла. – Она покусывает меня за мочку уха. – Но я же и есть психопатка. Мы обе это знаем.

Я выглядываю в люк. Теперь видны и другие контейнеровозы, стекающиеся к порту вдалеке.

– Слушай, Ева, я знаю, ты хочешь, чтобы я – как бы – пыталась чувствовать так же, как ты…

То ли это от голода, то ли от недосыпа, то ли просто от морозного ветра, но из моих глаз начинают бежать слезы. – Солнышко, все нормально, правда, все хорошо. Я… Ты меня устраиваешь такой, какая есть.

– Я попробую быть нормальнее, но если мы хотим остаться в живых, ты тоже должна быть немного как я. Немного…

– Немного Вилланелью?

Она проводит по моей шее обветренными губами.

– Немного Оксаной.

Мы чувствуем, что «Кирово-Чепецк» сбавляет скорость. Выглянув в люк, мы видим, что море до берега – мили две – покрыто льдом. Следующую пару часов мы стоим почти без движения, но потом слева по борту появляется ледокол, который начинает пробивать для нас дорогу к порту. Это безумно медленный процесс, и мы то лежим на тюках в раздраженном молчании, то высовываемся из люка навстречу студеному ветру, пока ледокол метр за метром разрезает скрипящий, с трудом поддающийся лед.

Уже давно стемнело, когда «Кирово-Чепецк» входит в док Угольной гавани, и вибрация двигателей постепенно прекращается. В стальном боксе, который без малого неделю служил нам домом, воздух пропитан запахом наших тел. Мы давно доели остатки сыра и шоколада, и мой желудок терзает голод. Я истощена, выжата и ужасно напугана – в основном меня страшит мысль, что Вилланель куда-нибудь денется, и я останусь одна. Какой у нее план? Что произойдет, когда контейнер откроют? Что будет с нами, и с чем мы столкнемся?

Разгрузка начинается через пару часов после остановки. Нас снимают одними из первых. У меня сердце готово выскочить из груди, пока раскачивающийся контейнер перемещают по воздуху, а потом фиксируют на поджидающем прицепе. Во внутренних карманах моей мотоциклетной куртки – «глок», который врезается мне в ребра, и три обоймы девятимиллиметровых патронов. Бог знает, что может случиться, если наш контейнер станут сканировать на предмет тепла человеческих тел или подвергнут досмотру. Игорь заверял нас в Иммингеме, что никаких подобных проверок не будет и что здесь позаботятся о нашей благополучной доставке на промышленный склад, но от Иммингема мы очень далеко. Когда грузовик трогается, я нащупываю щеку Вилланель. Она резко отстраняется.

– Что?

– А вдруг нас остановят?

Она зевает.

– Ева, иди на хер.

– И все-таки?

– Если нас остановят, просто делай, что я скажу.

– Ты всегда так говоришь. Мне от этого не легче.

– Мне насрать. И хватит уже меня доставать.

Она поворачивается спиной, а я лежу, скрипя зубами. В настоящий момент я была бы рада аресту, полагайся к нему приличный обед, и наплевать на Вилланель и на то, что будет дальше. Мое воображение рисует теплый кабинет, дымящуюся тарелку борща, серый хлеб с толстой коркой, фруктовый сок, кофе… Я жутко взбешена и завязана в узел от голода и тревоги, и поэтому не сразу замечаю, что мы уже, оказывается, выехали из портовой зоны.