Убийца - страница 25

Эмма боялась. Я был в этом полностью убежден. И боялась, видно, потому, что имела основания опасаться чего-то с моей стороны. Но чего? Того, что я скажу правду? Нет, это слишком просто. Это она должна была предусмотреть. Она страшилась чего-то другого…

— Отвечайте, — повторил главный паяц. — Желаете ли вы что-нибудь сказать в свое оправдание?

И тут — о чудо! — в зале заседаний зазвучал голос. Голос четкий, спокойный и уверенный.

И принадлежал этот голос мне. Я и узнал-то его не сразу…

Я начал говорить автоматически, не зная точно, куда веду и что хочу пояснить. Честно говоря, я не собирался ничего доказывать. Я взял слово только для того, чтобы встревожить эту бабу, которая смотрела на меня, напрягшись и сжавшись в комок. Чтобы она подрожала, пообливалась холодным потом хотя бы несколько минут. Это был последний и единственный способ как-то ей отомстить.

— Господин прокурор, господа присяжные… Мне нечего сказать в свое оправдание. (Шепот в зале). Потому что мне незачем оправдываться. Оправдываются виновные, а я невиновен. (Новый шепот, переходящий в гул).

Паяц крикнул: «Прошу тишины!» — и, как заведено, пригрозил, что прикажет очистить помещение.

Я сглотнул слюну и посмотрел на Эмму. Она была бледна, и губы, которые она не накрасила, чтобы больше походить на безутешную вдову, казались совершенно бескровными.

— Я знаю: я изрядный подонок, — продолжал я тем же ровным голосом. — Это роковой для меня факт, и я не питаю на свой счет никаких иллюзий. Однако душой и совестью, как у вас принято говорить, я отвергаю предъявленные мне обвинения, поскольку они являются ложными. Ложными от начала и до конца. Господа судьи! Я взял слово, собственно, только для того, чтобы доказать вам, что я умен. Это вовсе не проявление ребяческого самолюбия, хотя умный человек всегда самолюбив. Главное — вы должны понять: я вовсе не то кровожадное животное, каким меня только что выставлял мой адвокат — пусть даже и с благими намерениями… И если вы признаете меня нормальным человеком, то ни на минуту не допустите, что я действовал так, как полагает обвинение. Судите сами, господа: я бежал из тюрьмы, где отбывал срок за кражу. Заметьте, за простую кражу! Мне оставалось сидеть всего год. Совершив побег, я поступаю на работу к частному лицу. Мне хорошо платят, я живу спокойно, здесь меня не найдут… И вдруг однажды ночью я совершаю убийство. Убиваю паралитика. Между тем, вздумай я его ограбить — мне достаточно было попросту забрать все у него на глазах. Зачем мне понадобилось его убивать? Чтобы он на меня не донес? Но разве я лег бы тогда спать, разве стал бы спокойно дожидаться приезда полиции?.. Будем рассуждать дальше. Я, дескать, оставил свои отпечатки на ноже. Я сунул бумаги старика под свой матрац. Пожалуй, пьяница или душевнобольной действительно могли бы так поступить. Но разве пьяница, душевнобольной или «кровожадное животное» способны выдумать трюк с телеграммой, отправленной сообщником из другого города, чтобы убрать из дома остальных жильцов? Согласитесь, эта уже предумышленное убийство. А убийца, который планирует свое преступление заранее, — вовсе не слабоумное животное!

Я умолк, чтобы перевести дух. В зале стояла такая тишина, что можно было бы услышать, как ворует лучший в мире карманник. Никто не смел шевельнуть пальцем. Изумленно выпучив глаза, все с нетерпением ждали, что я скажу дальше. Адвокат, прокурор, присяжные — все смотрели на меня так, словно видели впервые. Это был великий миг.

Я бросил взгляд на Эмму; она будто превратилась в белую мраморную статую. Бледное лицо резко выделялось на фоне траурных одежд. Я нашел ее некрасивой. Да, она подурнела от испуга, и это согрело мне сердце. Уничтожить ее красоту — разве это не прекрасное отмщение?

Я провел рукой по лбу. Теперь главное — не потерять нить. Я чувствовал: еще немного — и эта нить меня куда-нибудь приведет. Свой рассказ я вел прежде всего для себя. Я убеждал себя в собственной невиновности. О, незабываемая минута!

— Продолжим, господа, игру в «допущения» и допустим, что я действительно подстроил отправку этой телеграммы из Орлеана. Но где гарантия, что она позволила бы мне остаться дома одному? Прошу вас, послушайте меня внимательно!