Убийственные большие данные - страница 21

Кредитные дефолтные свопы были небольшими страховыми полисами, которые переносили риск на облигацию. Свопы давали как банкам, так и хедж-фондам чувство безопасности, так как имелось в виду, что эти бумаги можно использовать для балансирования рисков. Но в случае, если финансовые организации – держатели этих страховых полисов вдруг терпят крах (а со многими именно так и случилось), то начинается цепная реакция, которая пробивает бреши во всей мировой экономике. Синтетические CDO были еще одним шагом вперед: ценность этих контрактов зависела от качества свопов кредитного дефолта и ипотечных ценных бумаг. Они позволяли проектировщикам новых финансовых инструментов еще сильнее поднять ставки.

Общая стоимость высокорискованных ипотечных кредитов на перегретом (и затем рухнувшем) рынке к 2007 году достигала трех триллионов долларов, а рынок инструментов, связанных с этими кредитами, – все эти кредитные дефолтные свопы и синтетические CDO, еще больше увеличивавшие риски, – был еще в двадцать раз больше. Ни одна национальная экономика в мире не могла бы с этим сравниться.

Парадоксальным образом мощные по замыслу алгоритмы, создавшие рынок, – те самые, которые анализировали риск для разных категорий заемщиков и затем отражали этот риск в конкретных ценных бумагах, – оказались бесполезными, когда пришло время наводить порядок и подсчитывать истинную ценность всех этих бумаг. Математика может умножать бредовые данные, но не может их расшифровать. Это работа для людей. Только люди могут перебрать ипотечные контракты, отложить в отдельную стопку лживые обещания и благие намерения и придать кредитам реальную долларовую ценность. Это был очень трудоемкий процесс, потому что люди, в отличие от ОМП, не могут экспоненциально увеличивать масштабы своей работы; кроме того, для большей части финансовой индустрии эта работа имела низкий приоритет. В процессе этой длительной детоксикации стоимость долга – и домов, к которым этот долг был привязан, – конечно же, постоянно падала. А когда случился экономический крах, даже те владельцы домов, которые в свое время вполне могли позволить себе ипотеку, тоже внезапно оказались перед угрозой дефолта.

Как я уже упомянула, фонд D. E. Shaw находился в одном-двух шагах в стороне от рыночного коллапса. Но когда другие игроки стали уходить под воду, они начали с бешеной скоростью аннулировать свои сделки, а эти сделки затрагивали и наши контракты. В результате этого эффекта домино мы в начале второго полугодия 2008 года уже теряли деньги направо и налево.

В течение следующих месяцев катастрофа наконец разразилась в полную силу. Именно в этот момент все наконец увидели людей по ту сторону алгоритмов. Это были отчаявшиеся домовладельцы, которые теряли свою недвижимость, а также миллионы американцев, теряющих свои рабочие места. Дефолты по кредитным картам достигли рекордных показателей. Человеческие страдания, которые раньше прятались за цифрами, таблицами и уровнем риска, стали видны воочию.

Разговоры в D. E. Shaw стали крайне нервными. После падения банка Lehman Brothers в 2008 году финансисты начали обсуждать политические последствия. Похоже было, что Барак Обама выиграет выборы 2008 года. Начнет ли он бомбардировать индустрию новыми регулирующими правилами? Поднимет налоги на валовую прибыль? Эти люди не теряли дома и не выкачивали до дна кредиты по своим картам, лишь бы остаться на плаву. Но им тоже было о чем беспокоиться. Единственной возможностью было переждать обвал, позволить лоббистам делать их работу и посмотреть, не удастся ли в конце концов продолжать работу в том же духе, что и дальше.

К 2009 году стало понятно, что уроки рыночного коллапса не указали миру финансов никаких новых путей и не привили новых ценностей. Лоббисты по большей части одержали успех, и игра осталась прежней: выуживание «глупых денег». За исключением некоторых правительственных ограничений, добавивших новые полосы препятствий, которые предстояло преодолеть, жизнь в общем и целом продолжалась.

Но меня вся эта драма очень быстро подтолкнула в сторону утраты иллюзий. Особенно я была разочарована той ролью, которая сыграла в этих событиях математика. Мне пришлось столкнуться лицом к лицу с неприглядной правдой: люди сознательно создавали формулы, чтобы произвести впечатление, вместо того чтобы прояснить ситуацию. Я впервые напрямую столкнулась с этой токсичной концепцией, и в результате мне захотелось сбежать, вернуться в прошлое – к миру доказательств и кубиков Рубика.