Убийство на дуэли - страница 6
Когда мы уселись за стол, Бакунин вопросительно-ожидающе посмотрел на Полуярова, Полуяров смущенно бросил взгляд на меня и, словно извиняясь, опять повернул голову к Бакунину. Бакунин все понял и ответил на незаданный вопрос пристава:
— Князь будет вести расследование вместе со мной. Видишь ли, он литератор, и ему нужно написать…
Полуяров испуганно поднял руки.
— Антон Игнатьевич! Я глубоко уважаю князя, поверь, я искренне говорю это, я с первого взгляда готов довериться. — Полуяров повернулся ко мне. — Прошу простить меня, ради всего святого, прошу вас, но это такое дело, честное слово, я ума не приложу, как быть… Но только не газеты. Ведь пока никто не знает… Конечно же, все узнают, но умоляю, не сегодня…
— Погоди, — перебил Бакунин, — ты не так понял. Князь не пишет в газеты. Князь хочет писать романы. В духе Конан Дойла.
Последнюю фразу Бакунин произнес подчеркнуто значительно и сделал паузу. Полуяров, казалось, весь превратился во внимание.
— А это, братец ты мой, совершенно другое дело, — наставительно продолжил Бакунин. — Здесь, братец ты мой, все в возвышенных образах. И потом — роман не пишется быстро. Князь явит нам свое творение, может быть, через годы, ну, может быть, через год или полгода — никак не раньше. Однако, — Бакунин снова сделал длительную паузу, поднял вверх указательный палец и, убедившись, что его слова произвели на пристава впечатление, продолжил: — Однако для создания художественной материи нужна материя реальная. В особенности если речь идет о романах в духе Конан Дойла. Поэтому князь должен вникнуть во все тонкости и детали нашего дела. И тут уж я — первейший слуга князя. И надеюсь, ты, Аркадий Павлович, не откажешь нам в содействии.
— С дорогой душой, с дорогой душой, — воскликнул Полуяров.
На лице его было написано желание отдать в первую очередь Бакунину, а вместе с ним и мне, все, что только потребуется, вплоть до последней рубахи.
— Однако же, господа, к делу, — вдруг строго сказал Бакунин.
Полуяров смутился. Признаться, и мне тоже стало как-то неловко. Вся сцена нашего знакомства показалась мне как будто неуместной в связи с тем, что произошло, то есть с тем сообщением, которое привез пристав.
— Ей-богу, до сих пор не могу поверить во все это, — начал свой рассказ пристав. — Князь Голицын — государственный муж, князь не занимал никаких постов, но все, кто в курсе, так сказать, высшего положения вещей, прекрасно знают, что именно он после гибели Петра Аркадьевича Столыпина стоял у руля державы — и он делает вызов — кому? — Толзееву, ничтожнейшему смутьяну, никчемному человеку. Но это только немногие обстоятельства, стечение случайностей. Ведь если бы Толзеев убил на дуэли князя Голицына — чего быть не могло, — но если бы вдруг это произошло — так значит, роковые судьбы, планида! Что можно противопоставить судьбе? — Задав этот риторический вопрос, Полуяров перевел дух и на несколько секунд умолк, потрясенный силою своих слов.
— Да, брат, судьба такая штука, — согласился с ним Бакунин.
— Но князь Голицын убит. Убит на глазах секундантов, убит непонятно как.
— Князь сделал свой выстрел? — спросил Бакунин.
— Нет, князь не успел выстрелить. Стрелялись без права первого выстрела, на тридцати шагах, сходились по команде. Толзеев первым подошел к барьеру и сделал свой выстрел. У обоих были револьверы. Князь упал. Оказалось — убит двумя пулями. Одна попала прямо в лоб. Вторая раздробила ключицу.
— Кто же сделал второй выстрел? — спросил я.
— Второго выстрела не было, — развел руками пристав.
— То есть его никто не слышал, — уточнил Бакунин. — Где стрелялись?
— На Касьяновом лугу, в версте от заставы по Трамовой дороге[12], недалеко от Иванова села.
— Когда?
— Позавчера, сразу после полудня.
— Позавчера? — удивленно вскинул брови Бакунин. — Так что же…
— Ах, Антон Игнатьевич! На ту беду я был в отъезде. Сам только-только все узнал.
— Секунданты допрошены?
— Допрошены.
— И что же?
— Они и сами никак не могут уразуметь, что произошло.
— И второго выстрела они не слышали?
— Ни один.
— Так-так… — задумчиво произнес Бакунин. — А что этот выстрел… Куда попала пуля?