Убийство на Эйфелевой башне - страница 21

Запомнить эту фразу, блеснуть ею перед Таша, когда он ее встретит. Он наконец высвободился, вынул из кармана визитную карточку.

— Возьмите, тут мой адрес, если будете прогуливаться по Парижу, милости прошу. Прощайте, а может, до свиданья!

С этими словами он развернулся и очень быстро пошел прочь. Самба не стал его удерживать, так и остался стоять с бумажкой в руке. «Решительно, белые — безумцы, вечно бегут вдогонку своей судьбе! Правда, что-то подсказывает мне, этот не просто так убежал, может, он-то свое и возьмет!»

Высокий, крупный человек с обветренным лицом, чьи густые серебристые кудри выбивались из-под пробкового шлема, шел вдоль каналов, запруженных пирогами, джонками и сампанами. Он повернул на аллею, перегруженную кричащей толпой. В этот день он, как нередко с ним случалось, чувствовал себя не в своей тарелке. На душе было тревожно, а тело боролось с усталостью. Многочисленные поездки по конференциям, публикации научных статей обеспечили ему приличный доход, но не принесли чувства полноты жизни. Его приезд в Париж был не более чем визитом на собственное чествование, ибо когда речь шла о таком известном человеке, его путешествия охотно субсидировались. Он устал и не чувствовал радости от своего успеха. Официальные лица улыбались, трясли ему руку, воздавали почести. Значительные лица, которых он отродясь не видел и никогда больше не увидит, так и вертелись вокруг. «Вот цирк-то», — думал он. Еще несколько недель научных дискуссий, инаугураций, заздравных тостов, и он сбежит с этого маскарада, чтобы вновь вкусить радость открытий на своей подлинной родине: там, где всем правит случай.

Он вежливо отодвинул блюдо с ананасом, протянутое ему женщиной с Мартиники, остановился посмотреть на Дворец колоний. Ему захотелось вернуться в отель и уложить багаж. Уже в который раз он потрогал в кармане телеграмму, подписанную Луисом Энрике, специальным комиссаром колониальной выставки, с нетерпением ожидавшим встречи, чтобы обсудить с ним важный проект. Гордо выпрямив спину, человек в пробковом шлеме смешался с человеческим потоком, суетившимся вокруг густых зарослей бугенвилий.

Посетители напирали со всех сторон. Он вдруг ощутил острую боль в затылке, и его голова запрокинулась. Все тело пронизал холод, стало трудно дышать, рот открылся. Дух его смутился, он не мог поверить, что это происходит с ним на самом деле. Нет, не рухнет же он прямо здесь, среди этого бедлама! Человек в пробковом шлеме медленно соскользнул на пол, и над ним понесся нескончаемый гам, а в это самое время мысли его как-то безнадежно рассыпались, и густые заросли бугенвилий утонули во мраке.

Усердно работая локтями, Виктор отбивался от сутолоки. Щурясь от ярчайшего света, он штурмовал подступы к Дворцу колоний. Вдруг возле каналов показалась Таша, которая шла решительной походкой, и ее маленькая шляпка над рыжим шиньоном поминутно подскакивала. Он машинально снял крышку с объектива «Акме», но она уже исчезла в густых зарослях бугенвилий, и оттуда почти сразу послышались громкие возгласы:

— Воздуху! Ему нужно воздуху!

— Расходитесь! Да отойдите же вы!

— Врача, скорее!

Виктор подбежал к подножию лестницы и уперся в скопище народа.

— Что происходит? — крикнул он, вцепившись в рукав одного из зевак.

— Кто-то грохнулся в обморок.

— Кто?!

— Э, да отпустите меня, я почем знаю?

Обогнув толпу, Виктор изо всех сил старался отыскать взглядом Ташу и наконец увидел, как она быстро идет к станции Декавиль, откуда можно доехать до Марсова поля. Почувствовав облегчение, Виктор упал на скамейку и только тогда понял, что весь взмок от волнения. Последовать за ней? Две погони в один день — это было чересчур. Завтра? Он может снова забежать в газету, а лучше — явится прямо на улицу Нотр-дам-де-Лоретт с букетом цветов.

Поравнявшись с почтовым бюро, он наткнулся на санитаров с носилками и трех полицейских. «Определенно, это уже привычная картина». Эта пришедшая на ум фраза тут же пробудила в памяти навязчивое видение: полураздетая Одетта, у которой ему приходилось проводить вечера и ночи, когда ее муж бывал в отъезде. Эти свидания радости ему не доставляли.