Убийство Распутина - страница 13

Штюрмер слушал меня и, когда я кончил, заявил: «Конечно, В. М., это об-во не может принести вреда, хотя явится как бы органом контроля в момент мирных переговоров наших над дипломатическим ведомством, мною возглавляемым, но и существенной пользы от такого общества я не вижу. Дело в том, — добавил он мне многозначительно, — что я, как министр иностранных дел, вызвал уже к себе профессора Дмитрия Ивановича Иловайского и просил его набросать мне схему наших территориальных приобретений на Западе, дабы явиться во всеоружии в дни мирных переговоров».

Как ни серьезен был предмет нашего разговора, но при упоминании имени Д. И. Иловайского, которому Штюрмер уготовил место нимфы Эгерии при своей особе по иностранным делам, я не мог не улыбнуться. И в самом деле, можно ли себе представить роль, более жалкую роли русского уполномоченного на будущем мирком конгрессе, натасканного 80-летним Д. И. Иловайским, почти впавшим уже в детство от преклонных лет и, естественно, совершенно неспособным ориентироваться в современной европейской конъюнктуре и в той роли, которую должна занять Россия, как славянская держава, среди народов Европы по окончании мировой войны.

Мы расстались с Штюрмером холоднее, чем встретились, и лишь несколько месяцев спустя, благодаря содействию товарища моего по Думе и моего приятеля, министра внутренних дел А. Н. Хвостова, я добился утверждения устава моего об-ва Государственной Карты, которое и оказалось в высшей степени жизненным, заинтересовав собою виднейших представителей нашей общественной и политической мысли всех направлений.

Вот что припомнилось мне при чтении приглашения Глинского приехать завтра на заседание общества…

Весь день ездил по делам снабжения моего поезда, который должен прибыть в Румынию в блестящем виде, ибо, говорит, наша армия там нуждается решительно во всем.

Достал: сапоги для солдат, благодаря содействию принца Ольденбургского; ценнейшие медикаменты, которые передали мне американцы; массу белья, раздобытого графиней Мусин-Пушкиной, и, наконец, приобрел еще для вагона-библиотеки целую серию русских и иностранных классиков и библиотеки для солдат, которые раздам по полкам нашим воинам на чужбине.

Возвратился домой поздно невероятно уставшим, но бесконечно счастливым удачей всех моих в этой области начинаний.

Вечером, по обыкновению, читал оды Горация в подлиннике, в коих каждый раз нахожу все новые и новые красоты. Он положительно никогда, мне кажется, неспособен прискучить.

Что за прелесть, например, ода:

Odi profanum vulus[3] или О navis referent in mare te novi fluctus[4].

Какая жалость, что латинский язык, этот язык богов, в таком загоне в нашей средней школе!

Утром заехал, как всегда, в Государственную Думу получить почту, ибо, если просрочить два-три дня, то набирается столько писем со всей России, что не успеваешь в них толком разобраться, и подчас дельное пробегаешь не с должным вниманием.

Разговорился с членом Государственной Думы графом Капнистом, шедшим на заседание какой-то думской комиссии.

По обыкновению, вопрос коснулся того, что составляет сейчас ужас России, — политики Протопопова.

— Нет, граф, — заметил я, — я все-таки удивляюсь не тому, что Протопопову предложен был пост министра внутренних дел, а тому, что он его принял, ведь как-никак он, кажется, человек с мозгами и должен же понять, что не ему с его административным опытом вести в такое время управление русского государственного корабля.

— Вы плохо его знаете, — заметил с живостью Капнист. — Во-первых, он крайне самонадеян, а во-вторых, честолюбив. Представьте, что он мне сказал на днях в ответ на мой ему попрек, что он не у места. «Да, — говорит, — тебе хорошо говорить, ты граф, ты Капнист, ты богат, у тебя деньги куры не клюют, тебе нечего искать и не к чему стремиться; а я в юности давал уроки по полтиннику за час, и для меня пост министра внутренних дел — то положение, в котором ты не нуждаешься».

— А, — добавил Капнист, — как вам нравится такая идеология?

Я пожал плечами: «Пошляк, считающий, по-видимому, что министерские посты должны быть уделом пробивающих себе дорогу, вне зависимости от их талантов, и что они должны являться компенсацией некогда судьбою обойденным».