Убийство в Невском переулке - страница 16

– Вполне может быть правдой, но почему такой мастер пошел на такое кровавое преступление?

Вопрос повис в воздухе.

– Душа человеческая – такая же тайна, как и он сам, – начал рассуждать Жуков, но был тут же перебит начальником:

– О душе потом поговорим, а ныне о нашем убивце. Какие соображения?

– Иван Дмитрич, с такими приметами я не припомню ни одного мастера по сейфам.

– Ну, Миша, ты меня удивляешь, – с хитринкой в голосе сказал Путилин. – А если подумать?

– Неужели на нашем горизонте попадалась эта личность? – искренне удивился Жуков.

– Так и не вспомнил? Лошадиная физиономия с птичьим острым носом, всегда щеголевато одет, почти нет губ, Миша, я поражен твоей памятью.

– Неужели… – и умолк, прикусив язык.

– Сказал «аз», говори и «буки».

– Прохор Кузмин? – то ли спросил, то ли утвердительно сказал помощник.

– Не могу точно сказать, но больно уж похож, хотя… – поцокал языком Путилин. – Чем черт не шутит. Проверить надо Прохора, где был, что делал.

– Ясненько, Иван Дмитрич. Разрешите приступить?

– Ты еще здесь?

– Иван Дмитрич, – уже взявшись за ручку двери, сказал Миша. – Где ж мне искать Кузмина-то?

– Ты меня удивляешь, Михаил Силантьич! Конечно же на Сенной в известном тебе заведении.

НА СЕННУЮ ПОМОЩНИК начальника сыскного отделения Жуков прямо-таки летел, подгоняя извозчика, нетерпение съедало более, нежели желание успеха.

Хотя глаза блестели и хотелось побыстрее добраться до площади, но мысли возвращались к Прохору. Вроде бы портрет, описанный Минцем, похож, тот же длинный острый нос, лошадиная физиономия, вот губы… Но Кузмин носит усы, да и не замечен он в кровавых делах, сейф вскрыть, так не составит труда, одно удовольствие. А вот человека жизни лишить? Не похоже на его поведение, ой как не похоже. Столько трупов. Хотя в жизни всякое бывает, и человек становится зверем ни с того ни с сего. В голову бешенство ударило, как те преступления, когда «жена мужа убоится», ан нет, нож в грудь, и вся недолга.

Только у дверей заведения Миша сообразил, что соваться в осиное гнездо не слишком разумно с его стороны, тем более что за несколько лет помощника Путилина начали узнавать не только в лицо, но и по делам. Отступать не хотелось, честь дворянина была выше всякой опасности, и Жуков ступил в полутемную залу с горящими кое-где масляными лампами, освещающими более себя, нежели близрасположенное пространство. Несколько минут глаза привыкали к полумраку, потом Миша огляделся и обратил внимание на то, что на него никто даже не взглянул…

В обычае Прохора было сидеть в дальнем от входа углу, так спокойнее, и когда полиция вдруг нагрянет, можно было незаметно исчезнуть через черный ход, не привлекая ничьего внимания.

Сейчас Кузмин сидел в благодушном состоянии, в застиранной рубахе, расстегнутой у ворота, и с темными пятнами пота под мышками, которые сразу бросались в глаза, стоило Прохору начать размахивать руками. На лице мастера по сейфам пролегли глубокие морщины, а осоловелые глаза показывали, что он пьянствует не первый день. Рядом сидели, лежали такие же осоловелые собутыльники-прилипалы, которые, как мухи на дерьмо, слетались в предчувствии дармовой выпивки и закуски.

«Не он», – мелькнуло у Миши в голове, но он не уходил, а наоборот, пробрался к Прохору и, подвинув сидевшего рядом мужичка, примостился по правую руку.

– Здравствуй, Прохор! – начал Миша.

– Ба! – обрадовался Кузмин. – Какие люди посетили нас.

– Потише, – поморщился сыскной агент.

– Может, чарочку? – разбойник замахал рукой. – Эй! – крикнул громко, стараясь перекричать мерный гул заведения, делая попытку подозвать полового.

– Я бы выпил, – наклонился Жуков к уху Прохора, чтобы не кричать, – да сам понимаешь, служба.

– Эт мы понимам, – заулыбался Кузмин, – а в наши края как занесло?

– По твою душу.

– Михал Силантьич, я перед столичным сыском чист, аки ангел на небеси. А что гуляю, так в России городов не счесть, – и засмеялся задорным грудным смехом, кося осоловелые глаза на сыскного агента.

– Давно сидишь? – не обращая внимания на смех Кузмина, спросил Миша.

– Не знаю, – пожал широкими плечами Прохор. – Деньги есть, – и похлопал себя по груди.