Учение древней Церкви о собственности и милостыне - страница 19

в то вре­мя продавали дома и поместья, а деньги охотно и в изобилии приносили апостолам для раздачи бедным; посредством продажи и раздачи земных стяжаний переносили свое имущество туда, откуда можно бы получать плоды вечного обладания; приобретали дома там, где можно бы поселить­ся навсегда. В благотворении было тогда столько же щедрости, сколько согласия в любви, как о том читаем в Деяниях апостольских: народу же веровавшему бе сердце и душа едина, и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща. Вот, что значит быть истинны­ми чадами Божиими по духовному рождению! Вот, что значит подражать по небесному закону правде Бога Отца! Ибо что принадлежит Богу, то должно составлять общее наше достояние, и никто не должен быть лишаем участия в благодеяниях и дарах Его так, будто весь род челове­ческий не одинаково должен пользоваться благостью, щедростью и мило­стью Божественной. Так, одинаково для всех светит день, одинаково сияет солнце, падает дождь, дует ветер, и сон у спящих один, и блистание звезд и луны обще для всех. И если земной владелец, руководствуясь таким примером равенства, разделяет свои плоды и прибытки с братством, то он, становясь через безмездные щедрые подаяния общительным и спра­ведливым, становится подражателем Бога Отца»[121].

Св. Киприан стоит почти на границе двух периодов церковной исто­рии: того, когда еще не различались строго идеальные требования христи­анского совершенства и нормы действительной жизни верующих, и того периода, когда полное осуществление требований христианского совер­шенства учители Церкви начали относить к прошлому церковной жизни, а в настоящем более обличали несоответствие того, что есть, с тем, что должно быть. В творениях св. Киприана мы еще встречаем одновременно и обличение, горячее и суровое, того ненормального порядка распреде­ления имуществ, какое было в Карфагенской церкви, современной ему; и горячий призыв отказываться от своего ради ближних, с живой верой в возможность осуществления этого и с твердым сознанием того, что общецерковное имущество еще велико[122]. Начиная с IV века — период торжества христианства в Римской империи — замечается яркое прео­бладание обличительного элемента в поучениях великих пастырей Цер­кви и постоянное обращение к прошедшим судьбам церковной истории, которые представляются святым отцам и изображаются ими одновремен­но и прекрасными, и далекими от их времени. Если император Юлиан говорил еще во второй половине IV века, что «из иудеев никто не просит милостыни, и нечестивые галилеяне, кроме своих, питают и наших»[123], то это можно было сказать лишь по сравнению с миром эгоизма, царившим в языческом обществе, но не сравнительно со светлыми днями первых веков христианства. Проповеди великих современников Юлиана, как, например, св. Василия Великого, Григория Богослова и других, ясно го­ворят, что и в христианской Церкви были нищие, царило имущественное неравенство и отсутствовала истинно христианская любовь.

Но такое понижение общего уровня действительной христианской жизни не отразилось на самой сущности святоотеческого учения и понимания святыми отцами христианства. Святых отцов не смущало несоответствие действительной жизни христиан идеальным евангель­ским требованиям; и в святоотеческом учении мы не встречаем попыток изменять последние путем приноровления чистого евангельского идеала к уровню действительной жизни: они с ревностью христианских пастырей обличали неправды жизни и уясняли своим слушателям высшую идеаль­ную точку зрения на различные явления мировой жизни. Так было вообще, так было и в отношении к учению о праве собственности. Отцы Церкви ревностно боролись с тем языческим пониманием этого права, кото­рое так точно сформулировал в свое время Климент Александрийский: «почему мне не пользоваться тем, что мое»; и с силой христианского убеждения доказывали, что в системе христианского жизнепонимания не может быть места для подобных воззрений, но что истинно христианская любовь должна думать не об этом праве, но видеть в своем имуществе общее достояние. Вообще для христианской этики писания отцов Церкви второго периода ее жизни, пожалуй, еще важнее, чем писания древнеоте- ческие, так как первые исследуют вопрос теоретически, руководясь при его разрешении не наличными порядками церковной жизни, но оценивая жизненные отношения с точки зрения руководящих начал христианской нравственности.