Учение древней Церкви о собственности и милостыне - страница 39

«Блаженны нищие, — читаем мы в Евангелии от Луки[315], — ибо ваше есть Царствие Божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь». Точно так же бесспорно, что и образ «нищих духом» в заповедях блаженства, как они переданы св. евангелистом Матфеем, заимствован от нищих в соб­ственном смысле слова, только этому образу усвоен духовный, высший смысл[316]. И апостол свидетельствует, что именно бедных мира избрал Бог быть богатыми верой и наследниками Царствия, которое Он обещал лю­бящим Его[317]. Это самое утверждает и св. апостол Павел с фактической стороны, когда говорит, что среди христиан его времени было не много мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных[318]. А об апо­столах св. Павел прямо говорит: «мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем»[319]. Не считаем нужным даже при­водить полностью те многочисленные места новозаветного Откровения, которые со всей силой и определенностью говорят об исключительной милосердной любви Христа Спасителя к нищим^>130 и о той трогательной заботе, какую имели о бедных св. апостолы и первые христиане вооб- ще[320]. Все это совершенно несомненно и хорошо известно каждому, зна­комому с евангельской историей и с историей первенствующей Церкви. Мы считаем нужным поставить лишь один центральный вопрос о том, что разумеет Евангелие под бедностью, как условием истинно хри­стианской жизни.

Мы видели, что Евангелие ублажает «нищих», но думаем, что здесь взят предел страдания в известном направлении, но что та «бедность», которую восхваляет Евангелие и которая является нормой христианской жизни, это есть не нищета непременно в собственном смысле слова, но, как противоположность богатству — отсутствие его или отказ от него, а вместе с тем и отсутствие заботы о завтрашнем дне. Нигде, конеч­но, Евангелие не говорит, что человек призван голодать или зябнуть от холода. Напротив, призыв евангельской любви требует, чтобы не было этого, чтобы не было нищих, лишенных хлеба и крова. Христианская бед­ность это не нищета в собственном смысле слова, но, прежде всего, путь к искоренению нищеты в человеческом обществе. Трудящийся достоин пропитания[321] — таков закон христианской жизни. И естественный по­рядок в Церкви тот, чтобы не было ни богатых, ни нищих в собственном смысле слова, но чтобы была «равномерность», как пишет, например, апостол Павел церкви Коринфской: «ныне ваш избыток в восполнение их недостатка, а после их избыток в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность, как написано: кто собрал много, не имел лишнего; а кто — мало, не имел недостатка»[322]. Нищета перед лицом христианской любви так же ненормальна, как и богатство. Могут быть обстоятельства, когда трудящийся живет пожертвованиями других, каков был подвиг самого Христа Спасителя[323] и Его учеников во время их первой проповеди[324]. Могут быть стесненные обстоятельства жизни не только у отдельных лиц, но и у целой церкви поместной, как это было с церковью Иерусалимской в дни св. апостола Павла[325], когда к помощи ей призывались другие церкви. Но это лишь состояния временные, и здесь место милостыне. Общая же норма та, чтобы каждый трудился, делая сво­ими руками, и отдавал избыток нуждающимся. Таково и было идеальное устройство жизни первенствующей Церкви: не было между ними никого нуждающегося[326].

Таким образом, мы думаем, что нормальное христианское общежитие не может и не должно знать нищих в собственном смысле слова[327], и еван­гельскую бедность мы должны понимать именно, и прежде всего, в смысле отрицательного отношения к богатству и как довольство необходимым при отсутствии заботы о завтрашнем дне; хотя, конечно, вполне понятна забота Евангелия и христианской Церкви о нищих в собственном смысле слова, как страдающих от недостатка братской любви и потому прежде всего ее требующих.

Переходя после изложения откровенного учения о богатстве и бедно­сти к учению по этим вопросам святых учителей древней Церкви, мы без тени колебания можем констатировать, прежде всего, совершенное согласие святоотеческого учения с основами евангельских воззрений. Менялись внешние условия церковной жизни; ослабевала первая лю­бовь, и на видное место выдвигались эгоистические стремления; языче­ский мир, принявший христианство, но не усвоивший его чистую душу, делал незаметные, но страшные усилия «омирщить» небесную религию, низвести абсолютный идеал нравственного совершенства на уровень гражданского права и житейских обычаев, и такие усилия имели боль­шой, грозный успех... Но среди всех испытаний, как во время гонений на Церковь, так и во время еще больших соблазнов ее видимого «торжест­ва»,