Учение магов [Компендиум зороастрийских верований] - страница 35
И все же общий тон и окраска высказываний Адурбада совершенно иные, нежели в изречениях Христа. Акцент всегда ставится на умеренность и на исключение крайностей. То, что требуется от человека в первую очередь и в основном, почти наверняка можно назвать здравым смыслом. Хотя фактически слово khrat в этих текстах я перевел повсюду как «мудрость», однако, слово «благоразумие» мне кажется ближе к истинному значению, и может быть, лучше было бы перевести его как «здравый смысл». Именно, с точки зрения здравого смысла на жизнь, человек должен наслаждаться добрыми вещами этого мира, в то же самое время приготовляя себя правильным и благоразумным поведением к вечной жизни на Небесах. Аскетизм, с одной стороны, и чистый гедонизм, с другой — это крайности и потому исключаются. Причем первый из двух считается худшим, так как наносит оскорбление Богу, который сотворил мир и сделал его благим и который положил Человеку сражаться со Злом в нем, чего можно достичь, лишь добиваясь все большего процветания для этого мира.
Особенно симпатичны советы Адурбада о том, чем надо заниматься в разные дни месяца; здесь акцент неизменно на необходимости поддерживать себя в состоянии полезной занятости и удовольствия. Тон задается предписанием на первый день месяца: «В день Хормазда пей вино и заключай брак». Жизнь в этом мире для зороастрийца — не изгнание в долину слез, но состояние удовлетворенности и наслаждения. Быть может, наиболее разительной иллюстрацией этого является совет Адурбада на день, посвященный Рашну, божеству, чья функция — посмертный суд над душой. Казалось бы, в такой день человеку следует подумать об ужасной расплате. Отнюдь нет, согласно Адурбаду: «В день Рашну жизнь весела — делай, в святости, все, что хочешь». Превосходный совет!
И все же, хотя Адурбад рекомендует благоразумное снисхождение к своим желаниям добрых вещей этой жизни, он не сулит преувеличенных надежд своим собратьям-мужчинам и вовсе отнимает их у женщин. «Человек, — говорит он, подобен (кожаному) меху для воды, наполненному воздухом: когда он выкачен ничего не остается»; или иначе: «они подобны сосункам, существам привычки, которые цепляются за свои привычки». Его взгляды суммированы в совете своему сыну: «Не доверяй и не доверяйся никому и ничему». Что касается женщин: «Не верь женщинам, чтобы у тебя не было причин для стыда и раскаяния. Не поверяй им своих тайн, чтобы усилия твоих трудов не пропали даром». Это не кажется слишком возвышенной точкой зрения на человеческую природу; скорее здесь проглядывает здоровый скептицизм.
Правдивость, великодушие, довольство своей судьбой и благое продолжение рода — вот те добродетели (и цели), которые он стремится внушить. Из пороков он выделяет мстительность, по-видимому, как самый страшный, хотя в не меньшей степени суров он к злословию и клевете, которые указывают на дурное происхождение (род). Весьма свежее впечатление производят также следующие прекрасные слова этого религиозного текста: «Насколько это возможно для тебя, не надоедай своему ближнему». Слова, которые я перевел как «надоедать», буквально означают «причинять страдание речью» (или «огорчать разговорами»), что на английском языке вполне прозрачно. То, что Адурбад считает «назойливого» положительно грешной личностью, делает честь его проницательности, так как из всех форм эгоизма эта — самая разрушительная, равно как и самая бестолковая. Что касается зороастрийца, то для него это грех, ибо это — высшая степень дурных манер, а дурные манеры сами по себе греховны.
«Живи доброй и полезной жизнью, будь внимателен к другим, исполняй свой религиозный долг, возделывай землю, создай семью и воспитай для мира культурных и образованных детей. Помни одновременно, что эта жизнь — только вступление в следующую, и что твоя душа должна будет ответить за дела, сделанные тобой на земле». Таков смысл высказываний Адурбада, сына Мараспенда. Можно возразить, что его мораль весьма напоминает ту, что насаждается в лучших типах британских общественных школ. Это, может быть, и так, но это отнюдь не делает ее хуже.