Ученик пирата - страница 10

— Вот как, — Дрейк сосредоточился на Нике. Хоть его правый кулак оставался в воздухе над плечом, левая ладонь потянулась к мешочку с монетами на боку. Он вытащил монету в десять луни и поднял, дразня. — Расскажи еще.

Женщина не сводила с него взгляда.

— Он проклят и будет оставаться таким, пока не встретит того, кто проклят сильнее него, — ее пальцы шевелились. — Проклятие в его крови. Остерегайся, добрый синьор. Остерегайся его!

Слова женщины были бредом, но Ник почти поверил. Проклятие объясняло его несчастную жизнь, как и ранние смерти его предыдущих хозяев. Он опустил голову, но бросил взгляд на Дрейка, чтобы понять его реакцию. Он увидел, что глаза мужчины потемнели, и тут же пожалел, что смотрел.

— Интересно, — Дрейк устал слушать цингару, бросил в грязь монету. Женщина тут же бросилась искать ее, пока ее собака лаяла и подошла помощь. Дрейк склонил голову. — Как тебя зовут, еще раз? — Ник облизнул губы и кашлянул. — И твоя фамилия?

— Этого нет, сэр, — это было так. Никто не знал, кем была женщина, родившая его.

— И ты навредил бы мне, своему господину, Никколо?

— Никогда, сэр.

— Рад слышать, — Дрейк замер. Он слабо улыбнулся. Ник понимал, что любая улыбка Дрейка была в двадцать раз опаснее хмурого взгляда. — Но я сделаю так, чтобы это не произошло.

В тот день Ник узнал, что Дрейк не любил зря поднимать кулак.

— Я проклят, — сказал Ник ночью товарищам-слугам, Датторе, пока грелся у их маленького камина. Квадратики бумаги после дня работы лежали у его ног. — Это не честно. Разве не нужно сделать что-то, чтобы быть проклятым? Разозлить богов или… не знаю, украсть что-то? — Ник взял верхний квадрат бумаги, где раньше лежала рыба. Запах остался, но не сильный. Он ловкими пальцами стал сворачивать его в треугольники.

— Боги упасите, — Ренальдо Датторе убрал линзы. Он смотрел сквозь них на одну из картин, добытых в развалинах Портелло на неделе. Это был не портрет Креспины Портелло, о котором спрашивал синьор ди Ангели. Тот стоял у стены на другой стороны крохотной хижины Датторе вместе с еще высыхающей копией. — Если бы за кражу проклинали, мы все в этом доме были бы под черной тучей.

— Ренальдо, — возмутился Михаэло, его напарник, шагая по комнате с деревянной миской супа, только с огня. — Мы с тобой не воруем.

— Мы помогаем тому, кто ворует, — Ренальдо покачал головой. — Что хуже?

Михаэло был невысоким, с короткой рыжей бородой, он обычно широко улыбался. Он был похож на акробата или уличного артиста. Только его хозяева знали, что он был одним из лучших во всем Кассафорте, кто мог подражать картине так хорошо и с такими деталями, что было сложно отличить от оригинала. Говорили среди других слуг Дрейка, что фамилией Михаэло было Буночио до того, как он сменил ее на фамилию Ренальдо.

— Мы не выбираем свою личность, — ответил он, подмигнув Нику, принеся ему тоже суп. Датторе не стоило делиться с ним едой, так что Ник не жаловался, что его порция была меньше. — Нас выбирают хозяева. У нас нет выбора. Никколо, дай осмотреть этот порез.

Михаэло мокрой тканью чистил порез на скуле Ника, а Ренальдо отодвинул стул от картины, которую осматривал. Он подул на ложку супа. Как Михаэло, он тоже был с короткой бородой, но его волосы были темными, а черты мощными там, где Михаэло был тонким.

— У нас нет выбора? — удивился он. — Разве это защищает нас, когда господин становится вором? Может, это мы прокляты.

— Нет, это все бред, — Михаэло закончил вытирать, подвинул к огню стульчик и устроился на нем с миской. Они делили тепло хижины и общество с Ником почти все вечера с третьей недели, как долг Ника перешел Дрейку. Они пожалели его, живущего до этого в соломе конюшни с конями. Но все же со звоном колокола храма в последний раз в день Ник возвращался в конюшню, чтобы не было проблем. Хотя бы несколько часов в день он ощущал себя почти человеком. — Никто не проклят. Особенно ты, — добавил он для Ника. — Несчастные смерти твоих хозяев связаны с вероятностью.

Ник покачал головой. Он закончил складывать бумагу, и она стала в форме корабля, который мог плавать на воде, пока не промокнет. Еще в раннем детстве он стал складывать бумагу в разные формы. Это занимало руки и разум по вечерам. Больше всего ему нравилось делать корабли.