Учитель и ученик - страница 7

стр.

– В твоих словах сквозит сарказм. Позволь заверить, я всецело разделяю твой дефицит энтузиазма. Дело в том, что я тут подумал… – Пакс наклонился ближе, глядя поверх своего длинного носа на белую гальку, лежавшую на скамье. – Гаморреанских кораллов мы набрать всегда успеем. А что, если поискать что-то более редкое? И несколько более ценное?

– Например? Мустафарские огненные алмазы? – Рахара никогда не была на Мустафаре, но, судя по тому, что она слышала, в сравнении с ним работа на Гаморре могла показаться райским отдыхом.

– Нечто не столь опасное. – Пакс полуобернулся и взглянул на нее. – Кайбер-кристаллы.

– Кайберы?! Ты спятил? – Рахара задрала очки на лоб, чтобы выразительнее посмотреть ему в глаза. – Джедаи следят за торговлей кайбером, как… как… ну, в общем, более пристально, чем за всем, чем нам доводилось промышлять. И чем нам… следовало бы промышлять.

– Но все же черный рынок существует… как и определенные сферы применения в промышленности. Если же бизнес не купит, а упомянутые рынки окажутся слишком черными на наш вкус… что ж, тогда мы сообщим джедаям о новом кладезе кайберов. Заведем новых друзей. Порой это бывает полезно – иметь друзей среди джедаев.

В этих словах здравого смысла было уже больше. И все же…

– Кайбер-то не всюду водится. А те места, где он есть, под контролем джедаев. Ты что, серьезно предлагаешь обокрасть джедаев?

Пакс фыркнул:

– Да ты что. Я не самоубийца. Я лишь дерзновенен. Кроме того, я тот, кто, возможно, только что открыл неизвестные залежи кайбера – и не где-нибудь, а на луне абсолютно мирной планеты. Ноль охраны, ноль опасностей, приятный климат, и, если мой анализ верен, – ну очень большое количество кайбер-кристаллов.

Рахара видела, как Пакс часами напролет рылся в данных дистанционного зондирования разных планет. Вся эта информация находилась в открытом доступе, но она была слишком детальной и непонятной, если только не знать заранее, что искать. Пакс, однако, видел побольше прочих.

Рахара сказала:

– Я знала, что не зря с тобой связалась.

Лицо Пакса расплылось в ухмылке:

– Значит, летим за кайбером.

* * *

На обратном пути атмосфера была натянутой. Оби-Ван явно надеялся избежать разговора о том, что пошло не так во время стычки на Тете, – неудивительно, учитывая его юный возраст.

Во многих отношениях Оби-Ван казался столь зрелым для своих лет, столь уравновешенным, что Квай-Гон порой забывал: ему всего семнадцать. Только в такие моменты, как сейчас, когда они сидели бок о бок в кабине челнока типа «Грозовой ястреб», Квай-Гон замечал, какой же его падаван еще нескладный юнец, на лице которого просматриваются черты как прежнего ребенка, так и будущего мужчины.

Как и всегда в подобные моменты, Квай-Гон почувствовал укол вины. Оби-Ван обладал таким потенциалом. Таким даром…

Он заслуживал учителя, который бы сумел раскрыть его талант.

Контакт у них не заладился с самого начала: недопонимание, перемены настроения. Само по себе это не было чем-то из ряда вон. Квай-Гон порой не мог взять в толк, почему падаванов переводили из детской группы к учителям аккурат в самый разгар подросткового возраста у большинства рас – именно тогда, когда любая перемена давалась еще труднее. Конечно, сам он, как и Дуку, и Йода, а до того учитель Йоды, выбрал падавана помоложе: Оби-Ван стал его учеником в тринадцать лет. Не помогло. Квай-Гон обсуждал свою проблему с другими учителями – с Мейсом Винду, с Депой Биллабой, даже с самим Йодой, – и все они заверили его, что первые месяцы всегда трудные. «Беспокоиться нужно, если конфликт не возникнет, – провозгласил Йода. – Значит это, что не взрослеет твой падаван». Разве первые месяцы Квай-Гона в учениках у Дуку были столь уж отличными?

Но он установил прочное взаимопонимание с Дуку задолго до того, как минул первый год падаванства. Так бывало у большинства учителей и учеников. Да, Раэль помог поначалу, но они с Дуку поладили бы и так. Это Дуку объяснил Квай-Гону старинные пророчества джедаев, разжег интерес к древней истории и лингвистике, который на много лет пережил его истовую веру в предсказания мистиков. К тому же их роднили схожие черты характера: опора на собственные силы, скептицизм и нежелание принимать слово Совета как нечто сакральное.