Удивительные приключения Маулины Шмитт. Мое разрушенное королевство - страница 8

– Блины! – оглушительно кричит Генерал. – Блины-блинчики, оладьи-оладушки, крепы-омлеты, панкейки-палачинкены, с начинкой и без!

Дедов голос звенит, будто он приказы эскадрону отдает:

– Кайзершмаррн, тортильи, латки – я перепробовал их все!

Потом он вдруг плюхается обратно на стул, ухмыляется и бодро продолжает:

– В общем, я отправился путешествовать и всё разузнал, деточка, обо всех блинах мира, какие только есть!

В этом путешествии Генерал и познакомился с моей бабушкой. Некоторое время он работал в маленькой блинной в одном городке недалеко от Парижа. Вообще-то Генерал собирался двинуться оттуда в Испанию, хотел выяснить, не родственница ли блинам тамошняя тортилья. Но остался – из-за бабушки. Она приходила каждый день. Он продавал блины. Она их покупала. И они оба радовались встрече, но говорили всегда только о блинах: каких и сколько она хочет купить. И больше ничего – разве что смущённо учились смотреть друг другу в глаза. Блинов бабушка покупала всё больше и больше, и Генерал даже начал опасаться, как бы симпатичная девушка сама не стала похожа на круглый блинчик. Так продолжалось довольно долго, и вот однажды бабушка услышала, как на заднем дворе блинной Генерал играет на маультроммеле. С этого, как утверждает Генерал, и началась по-настоящему их история…

– Но тебе же можно иногда туда заглядывать? – спрашивает Генерал и смотрит на меня. – В твоё королевство то есть.

– Да, – отвечаю я и качаю головой, – ещё можно. Но я теперь не хочу. Что ж получится, я – гость в собственной стране? Это мой дом, и я хочу там жить!

Ведь это совсем не так просто – носить с собой целое королевство, хоть я и его принцесса. Мауляндия в карман не помещается. Даже в сотню картонных коробок – и то нет.

Дни в Мауляндии чаще всего начинались с утренней гимнастики, я занималась ею на кухне, на бело-синем диване возле орехового стола. Не то чтобы произвольная олимпийская программа, а так – потягушечки, попрыгушечки, велосипеды ногами и пропеллеры руками. Стихийное продолжение снов, плавно переходящее в затейливый завтрак. Совершенно необходимая по утрам вещь – встряхнуться самой и расшевелить мир вокруг! Иногда от этих дёрганий и кривляний я первая прыскала со смеху, а иногда меня опережали мама и Тот Человек.

Надо сказать, что с утра у Того Человека – он просыпался раньше всех – всегда было превосходное настроение. Когда я выползала на кухню, он уже восседал за столом с газетой в руках, с наслаждением откусывал от булочки и тайком посматривал из-за газеты, как я, словно зомби, шаркаю ногами.

– Доброе утро, Паулиночка! – щебетал он.

В ответ я рычала что-то невнятное и плюхалась на диван. И вперёд: перекатываясь по сине-белой обивке, потихоньку разгоняла сонную кровь, потом подтягивала ноги на диван и подпрыгивала на корточках, потом валилась на спину и болтала в воздухе ногами или вскакивала и устраивала бег на месте. Тот Человек смеялся, хлопал в ладоши и делал мне бутерброд с мёдом, бананом и миндальным муссом. Да, это у него здорово получалось.

А что теперь? Теперь пусть сам прыгает на старом диване и смеётся над собой! Тут в Пластикбурге никто не прыгает и не смеётся, на кухне стоят только пластмассовый стол и два складных пластмассовых стула. И бутерброды я делаю себе сама.

Коробки в своей комнате я распаковывать не стала. И не стала дружить с этими жабами и пиявками из нового класса. Они меня не интересуют. Некоторые на вид вполне ничего, другие скучноваты, одни заговаривают со мной, другие просто пялятся, одни что-то спрашивают, другие рассказывают о себе, некоторые тайно покуривают, другие ходят на верховую езду, одни пьют колу, другие – молоко, у одних есть фирменные шмотки и мобильники, у других нет. Но мне все они неинтересны, знать ничего о них не хочу. Не нужны мне новые друзья, ведь, если захочется, можно просто сесть на велик и через полтора часа рядом со мной будут мои настоящие друзья, делов-то.

Я хожу в эту школу, сижу в этом классе, что-то пишу в тетради, слушаю учителей, но на самом деле – парю надо всем этим, меня тут ничего особо не трогает. Я знаю: вот-вот подует ветер и унесёт меня, я тут ненадолго, скоро снова буду там, где моё место – моё и мамы.