Уходи и будь счастлива - страница 9
«Это момент нашей смерти».
Мы, безусловно, не могли никак повлиять на то, что происходило. Мы были совершенно беспомощны, и, когда я это осознала, меня пронзила мысль, что все, чего я так ждала, закончилось, еще не начавшись. Чип и я, и свадьба на берегу, которой у нас не будет, и бигль, которого мы уже не спасем из приюта, и дети, которых мы никогда не родим. Говорят, что в такой момент перед глазами проносится вся жизнь, но я видела не свою прожитую жизнь. Я видела ту жизнь, которую так ждала. Ту жизнь, которую у меня больше не было шанса прожить.
Будущее просочилось сквозь мои пальцы в тот момент, когда я уже почти держала его в руках.
Внезапно я закипела от злости. В тот момент я не думала ни о родителях, ни о друзьях, ни о том, как тяжело отразится моя смерть на ком-либо. Я просто не могла поверить, что мне осталось жить считаные секунды.
Я не могу сказать вам, сколько полных вращений совершил самолет, который гнало по взлетной полосе, как потерявшегося воздушного змея. Не зря это называлось переворотами через крыло. Крылья превратились в спицы гигантского колеса, а мы стали чертовой осью вращения. В какой-то момент я полностью утратила ориентацию и перестала чувствовать вращение. Мне казалось, что нас просто качает взад-вперед. Я помню, что сосредоточила все силы на том, чтобы меня не стошнило, потому что контролировать что-либо еще уже не было никакой надежды.
Я уже была готова извергнуть все содержимое желудка, когда крыло с моей стороны отвалилось с ужасающим, леденящим кровь треском. Струя горючего ударила в окно, словно мы были внутри мойки для автомобилей, и мы, наконец, плюхнулись в канаву. Я оказалась лежащей внизу, а Чип болтался в воздухе.
Мы остановились.
Все замерло.
И тогда меня вырвало прямо на окно, которое было подо мной.
Глава 2
Спустя тысячу лет я услышала Чипа, который сдавленным голосом произнес:
– Маргарет? Ты в порядке?
– Меня вырвало, – сказала я, не вполне осознавая причины его беспокойства.
– Маргарет, топливо – мы должны выбираться отсюда. Ты ранена?
– Не думаю.
Чип начал двигаться, отстегивая ремни и пытаясь открыть дверь кабины. С его стороны самолет, похоже, был не так поврежден, как с моей. Дверь немного заклинило, и ему пришлось опереться на сиденье и ударить в нее ногой. Она довольно легко поддалась, широко распахнулась и несколько секунд со скрипом покачалась.
Он вылез наружу, затем протянул руку ко мне.
– Пошли!
Но я даже еще не отстегнула ремни. Все, казалось, двигалось, как в замедленной съемке. Мои руки словно мне не принадлежали. Я видела, как они поднялись, чтобы открыть застежку на плече, и только в этот момент я осознала, что она уже отстегнута. Потом я попыталась справиться с застежкой на животе, которая, напротив, никак не хотела расстегиваться.
Но в любом случае это было неважно. Самолет с моей стороны был сильно помят. Я даже уже не сидела в кресле – я скорее была зажата между ним и приборной панелью.
Я попыталась повернуться, но безуспешно. Я попробовала пошевелить ногами, но они намертво застряли.
Чип находился снаружи и смотрел на меня сквозь окно.
– Давай же, Маргарет! Быстрее!
– Я не могу! – крикнула я. – Я застряла!
Он протянул руку ко мне, чтобы я за нее ухватилась.
– Я вытащу тебя!
– Я не могу! Мои ноги зажаты.
Чип какое-то время молчал – может быть, секунду, может быть, час – трудно сказать. Потом он произнес:
– Я побегу за помощью.
И в первый раз от перспективы остаться одной я почувствовала страх.
– Нет! Не оставляй меня!
– Эта штука может взорваться в любой момент!
– Я не хочу умирать одна!
– Нам нужны пожарные!
– Вызови их по телефону!
Голос Чипа был странным; я услышала в нем панику.
– Я не знаю, где он!
– Не уходи, Чип! Не уходи! Не уходи!
Мой голос тоже звучал странно – словно принадлежащий кому-то другому, кому-то, кто мне не нравился и не вызывал у меня сочувствия. Это кричала какая-то истерическая и жалкая девчонка.
Но Чип уже уходил.
– Я должен позвать на помощь. Просто потерпи. Я вернусь чрез две минуты.
И он оставил меня одну.
Я оказалась одна, в сплющенном самолете, вдыхая насыщенный парами топлива воздух. Он был таким кислым, и отравленным, и едким, что мне казалось, будто мои легкие плавятся.