Уинстэнли - страница 48

Старый мир рухнул, и ничто от его обветшавших устоев не должно было сохраниться теперь в Англии. Предстояло начать совсем новую жизнь, невиданную прежде и счастливую. Так, по крайней мере, думали многие. Так думал и Джерард Уинстэнли.

Свет, озаривший его в ночи, когда услышал он неземной голос, горел не угасая, программа построения нового мира обрела зримые формы и легла на бумагу в считанные дни. «Время настало», — повторял он снова и снова. Радуйтесь, ибо время настало, и младший, угнетенный брат, бедняк Иаков поднимется ныне и прославит себя. Древняя легенда о двух братьях-близнецах — кротком, мудром Иакове и алчном, грубом Исаве вставала в памяти. Более сильный Исав отнял у брата право первородства еще в утробе матери Ревекки. А когда братья выросли, Исав однажды, возвратясь голодный с охоты, продал Иакову свое право за чечевичную похлебку. Но суть не в этом, думал Уинстэнли. Иаков — духовный человек, который живет по закону добра и справедливости. А Исав — человек плоти, для него важнее всего чечевичная похлебка. Душа его корыстна и ограничена заботой о благах мира сего. В теперешней Англии Исавами стали лорды, королевские наместники и господа, все, кто силен и жесток. Они поработили меньшого брата, бедняка, и по пророчеству властвуют над ним. Но голова монарха, главного лорда в Англии, слетела; это порабощенный Иаков восстал от лица тех, кто попран и затоптан в грязь. Он прославит себя к посрамлению Исава. Он — то благословенное семя, что падет в землю и возвестит начало эры духа.

«Трепещи, лорд Исав, — писал Уинстэнли, — ты, гордая и жадная плоть, осужден на смерть, приговор уже начали приводить в исполнение, ибо бедняк начинает получать благодать; ты будешь повержен, низложен, станешь слабеть все больше и больше, пока след от тебя не изгладится на этой земле». Фундамент духовной свободы заложен, время уже не служит тебе. Сын справедливости наследует ныне царство и будет править вовеки.

И трижды лгут те, кто уверяет с церковных кафедр, что справедливость возможна только за гробом, где-то на небесах, за облаками. «О вы, питающиеся слухами проповедники, — взывает Уинстэнли, — не обманывайте больше народ, говоря, что слава эта не будет познана и увидена до тех пор, пока тело не рассыплется в прах. Говорю вам, эта великая тайна начала уже проявлять себя, и ее увидят материальные глаза плоти, и все пять чувств, которыми обладает человек, будут разделять эту славу».

А носителями и исполнителями этого переворота станут бедняки, те, кто так долго страдал от нищеты и порабощения. Первым из великих мыслителей нового времени Уинстэнли увидел силу, способную построить справедливое общество на земле. Ни Томас Мор, ни Кампанелла, ни тем более Бэкон или Андреэ не доверяли «черни», «плебеям», «толпе» — тысячам тысяч тружеников, руками которых создавались все блага этого мира. Джерард Уинстэнли открыто заявил, что труженики эти, ныне поверженные и презираемые, одни смогут установить закон справедливости на земле. К их пробуждающемуся сознанию он и обращает самые пламенные свои слова. «Вы, прах земли, попираемый ногами, вы, бедные люди, сделавшие своим трудом ученых и богатых людей угнетателями, вспомните о своих правах, ибо Закон Справедливости уже провозглашен».

Он обрушивается на неравенство — не только правовое, как делают это левеллеры, но главным образом имущественное, социальное. Многие думают, пишет он, что так называемые богатые, владеющие мирскими благами, независимо от того, по правде или по неправде добыты их имения, должны править бедняками, а бедняки обречены быть их слугами, вернее сказать — рабами. Но такое подчинение оскорбляет творца, ибо изначально все были созданы равными и имели равное право и долю в пользовании земными сокровищами. Здесь он согласен с левеллерами и с братьями из Бекингемшира: все равны перед богом, перед законом, друг перед другом, перед матерью-землей, которая их питает. «При начальном своем воплощении каждый человек имел равное право, данное ему Создателем, обрабатывать землю и иметь власть над зверем в поле, над птицей в небе и рыбой в морях. Впоследствии же это право было разрушено дотла властью алчности, и гордости, и себялюбия…»