Уинстон Черчилль - страница 12
в июне 1934 года>67. Но в глубине души он, конечно, не мог не понимать, чем грозит ему подобный карантин. Трудно стать лидером для тех, кто расходится с тобой во взглядах, считая тебя устаревшим нагнетателем событий. Чем меньше коллег поддерживали его политику, тем призрачней становились шансы занять Даунинг-стрит.
Почему же Черчилль решил идти выбранным курсом, предпочтя роль изгоя? Сам он объяснит свой выбор патриотизмом, принесением в жертву своего личного будущего ради процветания страны. Не станем оспаривать эти утверждения, поскольку названные причины действительно имели место. Но не только они. Черчилль был прагматиком. Он не просто так заявлял о том, что «счастлив быть независимым». Прекрасно разбирающийся в хитросплетениях политического устройства и в способах концентрации власти, он отчетливо понимал, что в сложившихся условиях для него нет иного пути.
Конечно, теоретически он мог совершить разворот на сто восемьдесят градусов, свернуть критику и поддержать разоружение. Но только теоретически. Даже если Черчилль и возглавил бы после этого какое-нибудь министерство, то цена за это назначение оказалась бы столь высока, что полностью уничтожила бы его репутацию, выбив почву из-под ног и лишив фактически всех рычагов влияния. Вряд ли кто-нибудь после такого сальто-мортале относился бы к нему серьезно, прекрасно отдавая себе отчет, что такой человек готов на все ради должности. И было бы слабым утешением, что таких готовых предать себя в политике много. Да, их много, но только путь на самый верх им заказан, как и место в истории для них отведено не самое почетное.
Независимость потому и ценится так высоко, что достичь и удерживать ее довольно сложно. Нужно всегда быть готовым к борьбе и к тому, что на тебя постоянно будут нападать. Черчилль привык держать удар еще в молодые годы. Но даже он не мог себе представить, что его будет ждать, когда «пустыня» начнет атаковать: когда ведущие издания начнут публиковать критические отзывы в его адрес; когда лучшие карикатуристы направят против него свой дар иронии; когда студенты будут срывать его выступления, не давая возможности изложить свою точку зрения; когда его подвергнут осуждению в парламенте; когда на книжных прилавках появятся биографии, переполненные яда несправедливых обвинений.
Самое обидное случилось, когда от Черчилля отвернулись даже те, кого он считал своими друзьями. Они искренне полагали, что он ошибается в отношении Германии, так же как ошибся в отношении Индии. Болезненный укол Черчилль получил, когда прочитал высказывание издателя лорда Бивербрука (1879–1964), заявившего, что его друг «совершенно ненадежен в умственном отношении». Газетный магнат предсказывал, что после канцлерства Гитлера «Уинстон Черчилль покинет парламент – это самое лучшее, что он может сделать»>68.
Трудно сказать, насколько Бивербрук на самом деле верил в свои прогнозы. Слишком близок он был к Черчиллю, чтобы так явно скидывать его со счетов, и слишком крепкие отношения у них сохранятся в дальнейшем, чтобы можно было разводить их по разным углам ринга. Но были и те, кто вполне серьезно придерживался точки зрения, что Черчиллю больше нет места в политике. Его век прошел. Его достижения остались в прошлом. Его взгляды устарели.
Одним из таких никудышных пророков стал депутат парламента подполковник Томас Мур (1887–1971). Во время одного из заседаний палаты общин в мае 1935 года он решил взять слово после Черчилля. Он заявил, что все выступления «достопочтенного представителя округа Эппинга» пропитаны «атмосферой того, что Германия вооружается для войны». Мур заметил, что «нехорошо критиковать людей в конце их пути», и, не представляя, насколько ошибается в своих прогнозах, сам обрушился на Черчилля>69. Того, кого он списал на пенсию, впереди будет ждать не одно премьерство и еще почти тридцать лет законотворческой деятельности в Вестминстере. Но все равно ему было неприятно слышать подобное обращение. Более того, некоторые биографы не исключают, что Черчилль и в самом деле мог размышлять над своим уходом из большой политики