Уинтер-Энд - страница 24

Напоследок я заглядываю в подвал. Почти весь он занят давно уже бездействующими стиральными машинами. В одном из углов виднеется большая газовая топка, которую явно не использовали по назначению многие годы. Ржавая стальная дверь рядом с ней приоткрыта. Распахнув дверцу, я провожу лучом фонаря по короткому кирпичному коридору с двумя дверями по сторонам. И стены коридорчика, и двери выглядят крепкими, явно добавленными к изначальному дому в годы более поздние. На дверях столь же крепкие стальные засовы наподобие тюремных. Воздух здесь затхлый, холодный.

Я поднимаюсь наверх и покидаю здание, чтобы осмотреть следы на траве. Они уходят за дом, а оттуда — к темной череде деревьев на севере. И там, где они теряются среди древесных стволов, я замечаю что-то поблескивающее в листве. На уровне моей головы висит наброшенная на сучок цепочка с медальоном в форме сердца. Мне очень хочется снять его, однако я возвращаюсь к машине и звоню по сотовому в управление шерифа.

Три часа спустя, когда фургончик с криминалистами исчезает за поворотом дороги, пластиковый пакетик с медальоном уже покоится в моем кармане. Одна из находившихся когда-то в медальончике фотографий исчезла, другая изображает худощавую, темноволосую молодую женщину, неуверенно улыбающуюся в объектив фотоаппарата. Мне она незнакома, но я собираюсь показать этот снимок друзьям и коллегам Анджелы — вдруг они ее признают.

Я окидываю «Святой Валентин» последним взглядом, завожу «корвет» и еду в город, и утренняя усталость снова наваливается на меня. Воскресные улицы безлюдны. Я уже собираюсь свернуть к отелю, когда меня вдруг посещает новая мысль, и я сворачиваю на Верже-стрит. И, проехав около пятидесяти ярдов, оказываюсь перед маленьким зданием этнографического музея.

Когда за моей спиной звякает дверной колокольчик, сидящая внутри за столиком пожилая женщина поднимает на меня глаза.

— Со взрослых доллар, — говорит она, а потом окидывает меня внимательным взглядом. — Рановато еще для туристов.

— Вообще-то я не знал, что сегодня открыто. Просто решил проверить.

— Весна… Скоро начнется туристский сезон. Вы не из здешних?

Я роюсь в кармане, отыскивая доллар.

— Я жил здесь в детстве и вот на днях вернулся в родной город. Когда-то был у вас со школьной экскурсией.

— Местный, да? И чем теперь занимаетесь?

— Работаю в управлении шерифа.

Женщина смотрит на меня с удвоенным интересом.

— Неужто Алекс Рурк? — Заметив мой изумленный взгляд, добавляет: — Новости распространяются быстро и доходят даже до меня. Мальчиком я вас не помню, зато помню ваших родителей. Хорошие люди. Но ведь вы же приехали, чтобы поймать кого-то? Обычно полицейские не очень-то интересуются историей.

— А я вот как раз по полицейским делам к вам и пришел. Или вроде того, — добавляю я. — Один человек упомянул несколько фактов, связанных с историей города, и я подумал, что мне стоит проверить услышанное. Кстати, вы не помните, не появлялся тут белый мужчина лет двадцати с чем-то, худощавый, вот такого примерно роста, с короткими темными волосами и темно-синими глазами? Скорее всего, он был один.

Женщина ненадолго задумывается, потом качает головой:

— Посетители-одиночки у нас появляются редко, как правило, это люди немолодые, желающие проникнуться «атмосферой» здешних мест.

— Ладно, я просто так спросил, на всякий случай.

— Если будут другие вопросы, сынок, кликните меня, постараюсь ответить.

Я благодарю ее и начинаю осматривать стеклянные стенды и обрамленные фотографии, заполняющие три зала музея. На первом стенде — модель вереницы фургонов.

«Наш город основан сотней людей, пришедших в густые леса у реки Святого Иоанна, чтобы найти место, где они могли бы спокойно жить и охотиться. Их возглавляли Сэмюэль Парнелл и Натан Ларош из „Лесопильной и горнорудной компании L&P“», — сообщает прикрепленная к витрине табличка.

Согласно комментариям к потрепанному дневнику того времени, целая череда мелких неудач помешала быстрому продвижению этих людей, и, когда они находились еще далеко от реки, наступила зима.

«Наши предки разбили лагерь, рассчитывая переждать холодные месяцы. Однако спустя недолгое время снег и лед, оскудение припасов и сильные морозы, от которых страдали поселенцы, погнали их дальше на юг, —