Уинтер-Энд - страница 8
Я не был в родном городе с тех пор, как уехал на юг поступать в университет. Интересно, помнит ли меня кто-нибудь из соседей? Помнит ли кто-нибудь моих родителей — отец был адвокатом и членом добровольной пожарной дружины, мама работала в детском саду? Многим ли известно о той автомобильной катастрофе? Это случилось после того, как они вышли на пенсию и прожили два безмятежных года под солнцем Флориды. Я приехал к ним погостить, повез их в город, и в мою машину врезался сбоку и разбил ее угнанный «седан». Угонщика полицейские так и не нашли. Когда я похоронил родителей, мне был тридцать один год. А полгода спустя у меня произошел нервный срыв, покончивший с моей карьерой федерального агента.
Я работал в Национальном центре анализа насильственных преступлений, НЦАНП, — подразделении, задача которого состоит в том, чтобы помогать полиции, когда она об этом попросит, — работа лихорадочная, нервная. Почти в каждом деле, за которое мы брались, речь шла о человеческой жизни, а чтобы оградить каждого так, как мы считали нужным, людей вечно не хватало — и ресурсов полиции тоже. Может быть, я не смог выдержать напряжение. Может быть, меня надломила гибель родителей.
В одно октябрьское утро у меня произошел нервный и физический срыв. В предшествовавшие ему недели я становился все более и более неуравновешенным, плохо спал, пил слишком много кофе и почти непрерывно курил. У меня случилось несколько приступов самого настоящего сумасшествия — слава богу, без свидетелей, — а когда мне удавалось заснуть, я видел страшные кошмары — преступления, которые нам не удалось предотвратить: убийства, страдания и пытки под стать кровавым сценам какого-нибудь ночного телеканала. И в конце концов не выдержал.
Я оказался в госпитале Канзас-Сити. Первые дни провел в тумане, который создавали антидепрессанты, транквилизаторы и нейролептики. Обращался то в зомби, то в человека, то снова в зомби. Потом лекарства отменили и я смог вернуться домой, чтобы пройти за несколько месяцев курс лечения не столь интенсивного. А затем, как раз когда я начал прикидывать, на какое будущее может рассчитывать сгоревший на работе тридцатидвухлетний сотрудник ФБР, мне позвонил Роб Гаррет, с которым я познакомился, когда он был в Атланте начинающим оперативником ФБР. Роб предложил мне работу в его агентстве в Бостоне. Более легкого решения я еще не принимал.
В общем, с того времени, когда я в последний раз сворачивал неподалеку от канадской границы с шоссе 95, чтобы направиться в Хоултон, под моим личным мостом, так сказать, немало воды утекло.
Я еду к центру города. Ухоженные кирпичные дома, которые выглядят немного выцветшими, вполне соответствуют местному климату. Ряды похожих на коробочки магазинов, торгующих продуктами и туристской одеждой. Люди, одетые по-весеннему, — яркие краски, легкие куртки. На тротуарах беседуют парочки и играют дети, наслаждаясь субботней свободой.
Я сворачиваю на Милитари-стрит и вижу впереди кирпичные стены хоултонского Высшего суда, от которого рукой подать до районного суда и Арустукской окружной тюрьмы. Я заезжаю на парковку Высшего суда и останавливаюсь рядом с джипом «гранд-чероки», дверца которого украшена шестиконечной звездой управления шерифа. Неподалеку стоит синяя с белым машина полиции штата. Я вылезаю из своего «корвета», выглядящего здесь так же неуместно, как лыжный магазин на каком-нибудь тихоокеанском острове, надеваю кожаную куртку. Толкаю дверь суда. Деревянная табличка на стене сообщает, что управление шерифа находится на первом этаже.
Миновав распахнутые двери, я попадаю в маленькую, но опрятную комнату с горсткой столов из полированного дерева, занятых компьютерами, лотками для бумаг, разного рода личными вещами. Мужчина в форменной рубашке со значком «Дежурный» на груди смотрит на меня из-за деревянной стойки. Если не считать его и помощника шерифа, глядящего в экран компьютера, в комнате никого больше нет. На дальнем ее конце виднеются две закрытые двери, на которых что-то написано — но мелко, мне не разглядеть.
— Я могу вам помочь, сэр? — без всякого выражения произносит дежурный.