Укол рапиры - страница 13

— Что?! Кто это произнес?

Встал Бронников.

— Что ты себе позволяешь? У нас тут не урок английского.

— Вообще-то слово латинского корня, — сказал Бронников.

— Придержи свой язык! Я вам докажу на примерах, что в поисках истины бывает необходимо прибегнуть к… военной хитрости.

— Разве у нас война? — спросила Нина Булатова. — С кем?

И тут прозвенел звонок.

— Запишите домашнее задание, — сказала Зоя Петровна.

Следующий урок был химия, все стали собираться и выходить с сумками. Карцева все сидела и плакала.

— Хватит тебе, — сказал Саня.

И потом сразу ушел.

Он спустился на этаж ниже, но не завернул к химическому кабинету, а стал спускаться еще.

Он вышел во двор и медленно пошел на улицу.

Памяти Льва Ауэрбаха

Давыдова толкнули. Парень, который толкнул, сделал это не нарочно. Даже не заметил. Был он загорелый, с кудрявой челкой, в голубом свитере-балахоне и розовых вельветовых брючках.

Чего Давыдов сюда забрел, он и сам не знал. Шел, как обычно под вечер, вдоль моря, глядел, как солнце опускается за гору, похожую на сабельный клинок, как левее всходит уже луна. Ее диск застрял между морем и бегущими облаками, его словно резали все время на кусочки, и Давыдов стоял на узкой тропе по дороге в Лягушачью бухту и не сводил глаз с этой сцены лунной казни: хотелось дождаться, пока луна вырвется из тисков моря и туч, хотелось убедиться, что она цела и невредима. Только когда на темнеющем небе отчетливо проступил округлый лунный бок, Давыдов пошел обратно, в сторону поселка, и с каждым его шагом равномерное дыхание моря все больше перемешивалось с посторонними звуками: смехом, вскриками, музыкой… Музыка доносилась с танцевальной площадки, огороженной проволочной сеткой, как птичьи вольеры в зоопарках.

В этом вольере и стоял теперь Давыдов и смотрел на танцующих. Что ж, ему, пожалуй, нравились нынешние танцы — что-то в них есть атлетическое, спортивное, независимое. Язык танца, как и язык музыки, всегда ведь заменял слова — вот и сейчас он кричит всеми своими не вполне изящными и пристойными жестами и телодвижениями; кричит, орет, стремится доказать то, что танцующим кажется в эти минуты самым главным: их раскованность, освобожденность… Какую? От чего? Конечно, не духовную — ее можно обрести везде, даже в запертом помещении, в тюрьме — нет, здесь временно обретается право на освобожденность обыденную: от быта, от правил, от обязанностей. И это хорошо и плохо… Так размышлял Давыдов.

И тут-то его толкнули — тот, в голубом «балахоне». Толкнул и подошел к девушке в желтом платье.

— Станцуем?

— Нет, — сказала она.

— Пошли, чего там! — парень в «балахоне» потянул ее за собой.

Но рядом вырос еще один, тоже с челкой, тоже в прильнувшем к ногам вельвете.

— Она со мной. Нет, Ленка? — сказал он. — А ты давай мотай, балахон!

— Чего? — «Балахон» шагнул к говорившему. — Я первый…

— Тут тебе не очередь за воблой! — противник сделал движение к «балахону».

— Костик, не надо, — сказала Лена. — Чего ты?

— А он чего? — сказал Костик. — Подходит, тянет. Как у себя в колхозе.

— Я же пригласил, кажется, — сказал «балахон». — Как человека. В чем дело?

— В шляпе, — сказал Костик. — А шляпа в магазине. Пошли, Лена!

Но парень в «балахоне» оттеснил Костика плечом. Костик толкнул его. Парень ответил. Костик тоже.

— Перестань! — крикнула Лена. — Что вы… как… не знаю.

— Действительно, молодые люди, — сказал Давыдов. — Зачем из танцплощадки ринг устраивать? Дали бы девушке решить. Как бы хорошо…

— Иди отсюда, отец, — сказал «балахон». — Внуков своих воспитывай… В духе… А мы станцуем, верно? — Он опять схватил Лену за руку.

И тогда Костик ударил его прямым в плечо. Тот чуть не упал, отлетел в круг танцующих, врезался в кого-то, поднялся крик… «Балахон», обретя равновесие, кинулся на Костика. К ним уже спешили трое с красными повязками — дружинники. Давыдов ожидал, что начнется длинное и нудное выяснение, но их ни о чем не спросили, а, деловито подталкивая, повели к выходу. Те не спорили и не сопротивлялись — похоже было, это такой же привычный и чуть надоевший ритуал, как сами танцы. Никто даже не обратил внимания.